Легко ли быть звездой?

В интервью, данное О. Кореневой, Любовь Петровна сделала любопытное признание: «Я люблю театр больше кино».

— Не странно ли, — спрашивает Коренева, — что это говорит любимейшая наша киноактриса, «звезда» советского экрана?

«Я не хочу умалять достоинства актера кино, — продолжает Любовь Петровна, — забывать о трудностях его действительно тяжелого труда, но не каждый киноактер — хороший драматический артист. В кино на один небольшой эпизод затрачены огромные усилия многих людей, и тебя не выпустят «на зрителя», пока все не будет в порядке, пока все не будет так, как надо. Чего не сможешь ты — сделает гример, режиссер, оператор.

В театре актер остается один на один со зрителем и в какой-то момент все зависит от него, актера: ни режиссер, ни умелый грим, ни талантливый партнер не могут спасти от неискренности, фальши (...) (34).

К слову, еще одно любопытное признание актрисы. Отвечая на вопрос, какая из ее ролей ей больше всего нравится, Любовь Петровна назвала Джанет Шервуд из «Встречи на Эльбе».

Из всего этого С. Коренева делает следующие выводы: «Большого мастера не может не увлечь и задача создания характера, резко отличающегося, контрастирующего своим содержанием, свойствами, чертами с индивидуальностью самого артиста. Наверное, поэтому Любови Петровне так нравится образ Джанет Шервуд в фильме «Встреча на Эльбе», где она играет роль злобной, хитрой, вкрадчиво ласковой американской шпионки. Тут пришлось многое ломать в себе, в своем характере; к этому образу, такому непохожему на образы известных героинь Орловой, открытых и светлых душой, надо было идти, преодолевая особые, новые трудности, пробуждающие у актера особый творческий талант» (34).

Кажется, парадокс, аномалия: Любовь Петровна больше любит не те роли, которые принесли ей славу, сделали сопричастной к истории страны, а те, что отличались от ее индивидуальных данных, причем роли проходные, лишенные широкого обобщающего звучания. Судя по всему, для удовлетворения своих внутренних «игровых» потребностей, Орловой, неутомимой труженице по натуре, нужны были преграды, трудности, чтобы их преодолевать. Ибо такое преодоление позволяло ей овладевать новыми гранями актерского мастерства и приносило неподкупную радость победы.

Очень характерно высказывание о своей партнерше Леонида Осиповича Утесова.

«За свою долгую актерскую жизнь я не встречал ни одного актера, который бы так упорно, с таким энтузиазмом и любовью к искусству, работал над собой, как Любовь Орлова. Мне всегда казалось, если бы Орловой сказали, что через неделю надо будет жонглировать семью различными способами, она бы только спросила: «А если на это потребуется восемь дней, не страшно?» И через восемь дней выполнила бы в совершенстве подготовленный номер. Если бы ей предложили исполнить танец из балета «Дон Кихот», то она и это бы сделала на отлично» (14).

«Миловидность, наив и шарм сочетались у Орловой с безупречной актерской техникой, — писал С. Николаевич. — В каждом кадре виден мастер: целеустремленный, хваткий, точный, владеющий редким филигранным рисунком. Как правило, с Александровым она выстраивала не роль, но как бы «танец роли». Все па, позы и повороты выверены до миллиметра. Ни одного случайного движения, ни одного непроверенного ракурса: легкомысленный танец надежды с цветочной корзиной на голове — это Анюта, ослепительная чечетка и ликующий марш победительницы — это Марион Диксон, героический танец многостаночницы среди сотни ткацких машин — это Таня Морозова; прощальный вальс уходящей весны — это опереточная дива Шатрова. Даже если бы Орлова только «танцевала» свои роли, она все равно стала бы, как говорят у них «mega star». Но она еще пела. Голос нежный, гибкий, с множеством обертонов и оттенков, озвучивший александровские комедии какой-то особой мелодией женских чар, женской неутомимости, женской заботы и женского постоянства. Орлова пела про «сердце в груди», про Мэри, которая «верит в чудеса», про то, что «нам нет преград ни в море, ни на суше», — и много еще другого, лебедево-кумачевского». (11).

Но какой ценой давались Орловой ее совершенное мастерство и безукоризненная техника?

Рина Зеленая: «Зрителей восхищают и радуют ее великолепный артистизм, безупречный вкус, изящество внешнего рисунка образов, а я, видевшая Любовь Петровну на репетициях и на съемках, свидетельствую: мало кто так работал над ролью, как она. К блистательным результатам она приходила не сразу. Вместе с Григорием Васильевичем по многу раз проходила каждую сцену, проверяла каждую реплику. От них не отставал в этом отношении Николай Константинович Черкасов» (24).

Игорь Ильинский: «Она была отличным партнером. В работе — поразительно дотошна, вникала во все подробности роли, во все детали костюма, обстановки. Мелочей здесь для нее не было. На первый взгляд роль Стрелки в «Волге-Волге» не ставила перед актрисой новых серьезных и сложных профессиональных задач: она имела за плечами богатый и разнообразный опыт «Веселых ребят» и «Цирка», блистательно воплотив в этих фильмах столь несхожие характеры, одним словом, была мастером своего дела. Однако надо было видеть, с каким волнением, без тени самоуверенности, самодовольства она относилась к работе! Как тщательно репетировала, отделывая каждый штрих, придирчиво проверяя каждый свой шаг! И при этом — никакой скованности, принужденности: завидная свобода импровизации, артистическая легкость, дававшаяся упорным каждодневным трудом.» (20).

Ия Саввина передает рассказ Фаины Раневской:

«Я наблюдала Орлову многие годы и всегда радовалась ей. Радовалась, видя на экране, радовалась, как другу, радовалась, как партнеру. Посмотрите, с какой легкостью и изяществом она живет в «Веселых ребятах» — в первой своей по-настоящему большой роли. Эту легкость создали тяжелый труд, редкая самоотдача, самопожертвование. Но все это — за кадром, а результат — легкость. Орлова пересказывала с юмором «курьезные» сцены на съемках. Например, веселую историю катания на быке, окончившуюся полутора месяцами больницы, — сильно разбила спину: недрессированное животное не хотело «работать». Я не знаю актрисы, включая и себя, которая после такой травмы могла бы снова войти в кадр. Орлова же возвратилась к съемкам, закончила эту сцену. Боясь воды, вынуждена была нырять в «Волге-Волге». Она говорила: «Сказать режиссеру, что я не могу, не умею, для меня исключалось, так как я считаю, что актриса не имеет права говорить: «не могу, не умею» (21).

Невозможность для Орловой отказаться от съемки каких-то планов, хотя бы по самым уважительным причинам, стала почти легендой. И как можно судить по многочисленным высказываниям, актриса следовала этому правилу, нередко проявляя высочайшую самоотверженность. Однако не обошлось здесь и без курьезов. Так С. Николаевич писал:

«Кто не помнит кадров из «Цирка», где Марион Диксон танцует на пушке. Их любят показывать на киноконцертах под Новый год. Но никто не знает, что в тот самый момент, когда Орлова бьет чечетку, на ней буквально дымятся ее блестки и трико. Дело в том, что из-за строжайшей экономии пленки, за которой следили соответствующие «товарищи в штатском», можно было снять не больше трех дублей. За то время, пока устанавливали камеру и прожекторы, подсвеченное жерло пятиметровой пушки, предназначенное для танцев и пения, превратилось в раскаленную сковородку. Конечно, Орлова по праву звезды могла прервать съемку, но ей легче было отправиться потом в травмпункт, где вместе с кожей сняли сгоревшее трико, чем обречь Александрова на объяснение по поводу брака и загубленного съемочного дня». (11).

Этот факт, думается, взят у склонного на выдумку Александрова, всю жизнь старавшегося представлять свою избранницу в самом выгодном свете и нередко даже переусердствовавшего в этом. Описанный эпизод игнорирует не только особенности съемочного процесса, но и здравый смысл...

Техника безопасности на съемках была изначально очень жесткая, и «товарищи в штатском» (если таковые и присутствовали) могли следить за ее соблюдением, но ни в коем случае не за расходованием пленки, — это автоматически фиксирует проявочная машина. В крайнем случае, за перерасход пленки легче пожертвовать несколькими десятками рублей, вычитавшихся бухгалтерией из нескольких десятков тысяч постановочных, и после перерыва и охлаждения жерла пушки снять еще несколько дублей, чем поджаривать актрису на медленном огне.

Да, шаблонная фраза «искусство требует жертв» для Орловой была законом, во всяком случае, — параграфом артистического кодекса, и она, действительно, проявляла железную волю, фантастическую работоспособность и шла на рискованные номера. Но отдавая ей дань почтения и искренного преклонения за все это, нельзя плести нелепицу. Это может лишь скомпрометировать актрису и посеять сомнение в фактах ее подлинного героизма. Но этот героизм и жертвенность проявляются не в выдуманных или в преувеличенных до абсурда ситуациях, а чаще — в повседневных, будничных, неинтересных делах. Начать хотя бы с того, что Орлова обычно ходила закованная в небольшой корсет. Она надевала его утром, еще до завтрака и снимала перед сном. Разве это не беспощадное отношение к себе во имя сохранения актерской формы?

Показательно также высказывание Орловой в беседе с В. Сечиным:

«Все определяется очень просто, — говорит Любовь Петровна, — сегодня у меня вечером «Лиззи Мак-Кей», поэтому мне нужно «распеться», пропеть все гаммы, все положенные сольфеджио. Лиззи не поет, но трудность посложнее: она ведь страшно криклива и шумна, почти весь спектакль приходится чуть ли не орать. Конечно, чтобы не сорвать голос, это надо делать «на опоре», на дыхании. Следовательно, надо «распеться». А то ведь мало ли у нас молодых актеров, но уже с сорванными голосами? Какое дыхание требуется, сколько физических сил надо, чтобы провести на нужном темпераменте все семь картин в «Лиззи Мак-Кей»! К тому же весь спектакль мечешься на «гвоздиках», туфлях с тончайшим каблуком. Вот и кстати оказываются мои ежедневные сорокаминутные занятия гимнастикой и у балетного станка.

Люди, которые не умеют преодолевать то, чего не хочется делать, — продолжает Любовь Петровна, — несчастные люди. Настоящее счастье в том ведь и заключается, чтобы преодолевать то, чего не хочется. Утром не хочется тренироваться, заниматься у станка, а ты заставила себя. Хорошо! Не хочется распеваться — а ты распелась. Очень хорошо! Кстати, о спорте. Лыжи. Коньки. Верховая езда. Плавание. Гребной спорт. Ходьба — очень много, размеренным шагом, вырабатывающим ритмику движений, правильную осанку, гибкость фигуры, плавность и грациозность движений...»

Со всем этим Любовь Петровна на «ты». Вот и спрашивайте теперь, как удается сохранять молодость!

— Это совсем не трудно! — шутит актриса. — Нужно только всегда стараться ходить пешком, заниматься регулярно гимнастикой и вот это... — и Любовь Петровна указывает на отполированный до блеска балетный станок» (19).

Все это приводило, как известно, к потрясающим результатам...

«Каждый выход Орловой на сцену — как объявление войны, как обман всех собесов и паспортных столов, как вызов всем ее постаревшим современникам, уставившимся в бинокли и не смеющим верить своим глазам. Лгали стройные ноги на высоких каблуках, победительная походка, всегда прямая спина и, конечно, неправдоподобно молодой голос. Никто не представлял, что можно так блистательно выигрывать в одинокой войне с собственным возрастом» (11).

Давалось это однако совсем не просто. Любовь Петровна в беседе с Сечиным подчеркивала, что «в основе здесь — воля. То самое человеческое качество, о котором как-то замечательно сказал величайший труженик искусства: «Воля может и должна быть предметом гордости гораздо больше, нежели талант. Если талант — это развитая природная склонность, то твердая воля — это ежедневно одерживаемая победа над инстинктами, над влечениями, которые воля обуздывает и подавляет, над прихотями и преградами, которые она осиливает, над всяческими трудностями, которые она героически преодолевает». Это слова Бальзака.

Любовь Петровна Орлова может рассказать в этом отношении много поучительного. Она, как никто другой, знает, какой трудный путь ведет артистку к сердцу народа, делает ее народной. Это она доказала всем своим творчеством. Лавры потом, а сначала труд, сомнения в себе, радость находок и снова упорный, каждодневный труд» (19).

Нелли Лазаревна Молчадская, которая вводила Орлову в роль миссис Сэвидж, вспоминает о невероятной трудоспособности актрисы и ее исключительно добросовестном и требовательном отношении к своей работе. У Любови Петровны была неважная память. В кино, где съемки ведутся отдельными, дробными кадрами, это не создавало сложности. Но в театре — совсем другое дело. Весь текст роли, а они у Орловой были очень большими — надо было целиком держать в голове. Это было не просто, но Любовь Петровна не давала себе никаких поблажек. Если в пятницу, по окончании репетиции она обещала: «В субботу и в воскресение я буду на даче учить текст следующей сцены», то к понедельнику она знала его назубок. Уже играя с подлинным успехом роль миссис Сэвидж, Орлова после каждого спектакля обращалась к Молчадской, неизменно наблюдавшей за его ходом, с одним и тем же вопросом: «Ну, как сегодня?» Все замечания выслушивала очень внимательно, заинтересованно и, соглашаясь, старалась непременно учесть их. «Мне доводилось работать со многими актерами, но ни с кем не было так легко, как с Орловой», — убежденно, с чувством резюмировала Нелли Лазаревна.

Всей своей жизнью Орлова доказывала, что кинозвезда — это не только талантливая актриса, а нечто гораздо большее — это весь сформулированный Чеховым кодекс: «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

В первую очередь, все это должно относиться к кинозвезде, считала Любовь Петровна, и всю жизнь старалась соответствовать этому идеалу. Отсюда ее поразительная неувядаемость, добываемая ежедневной, бескомпромиссной борьбой с возрастом, ее изящная внешность, проявляющаяся в особой требовательности к одежде, за что некоторые считали ее тряпичницей, и ее неистощимая бодрость и энергичность, поддерживаемые ежедневными физическими упражнениями, и все ее поведение, и чуткое, уважительное отношение к людям... Все это, вместе взятое, и создавало особый притягательный образ женщины-кинозвезды, перед которой преклоняются, которую ценят и обожают.

К этому же кодексу кинозвезды Любовь Петровна относила и быт, домашнюю атмосферу. М. Голикова писала:

«Ее дом носил отпечаток этого прекрасного умения, в нем все было проявлением ее изящной духовности, вкуса, чувства красоты. Журналы посвящали целые статьи режиму дня Орловой, ища разгадку ее поразительной, опровергающей законы времени молодости. И в этом сказалась ее абсолютная требовательность к себе, к своей внешности.

У Достоевского часто встречается мысль: «победишь себя — победишь весь мир». Имя Любови Петровны стало для многих реальным воплощением мечтаний о человеческом совершенстве и вечной молодости, о неисчерпаемости творческих возможностей таланта» (17).

Более того, к этому же статусу кинозвезды Орлова относила и свои семейные отношения с мужем. Александров понимал и ценил это и тоже старался во всем соответствовать такому мудрому и всеобъемлющему кодексу человеческого достоинства. А вместе они создали удивительно высокий имидж идеальной семейной пары.

О теплоте и трогательности их отношений говорят и многие детали и эпизоды из их жизни.

Когда Любовь Петровна возвращалась из какой-либо длительной поездки, во время которой она встречалась со зрителями, Григорий Васильевич откладывал все свои московские дела и даже прерывал съемки, и они вдвоем уезжали на неделю во Внуково, на дачу, где никто и ничто не могло бы помешать их общению.

Н. Молчадская вспоминала, что как-то, придя домой к Орловой, застала ее в очень встревоженном состоянии. Взволнованная, она ходила по комнате и то и дело смотрела на часы. «Я жду Григория Васильевича, — пояснила Любовь Петровна. — Сегодня он возвращается из командировки, и самолет должен вот-вот приземлиться. Пока он не позвонит из аэропорта и я не услышу его голоса, я не живу».

Не меньше волновалась она и перед его поездками в зарубежные командировки.

«Это было ранней весной 1968 года, — вспоминает редактор этой книги, которому довелось несколько раз встречаться с Орловой, — произошел курьезный случай. Любовь Петровна дала согласие на проведение творческого вечера для студентов Интернационального студенческого киноклуба Дома дружбы. Как и было договорено, актриса прибыла минут на сорок раньше срока, сказав, что ей необходимо время для макияжа. И вдруг обнаружила, что забыла дома какой-то крем, очень ей нужный. Пока ездили за ним, пока она гримировалась, время шло... Словом, вечер начался с опозданием. Актриса очень переживала, но все закончилось успешно. Были цветы, аплодисменты, слова признательности... И уже, уезжая, Любовь Петровна со смущенной улыбкой призналась, что во всем «виноват» Григорий Васильевич, который должен сегодня улетать, а в ее обязанности входило проверять его вещи и во что он одет, так как были случаи, когда он уезжал в ботинках разного цвета. Поэтому все ее мысли заняты его отъездом. Вот, она и забыла злосчастный крем. Тем не менее по ее глазам было видно: она счастлива, что вечер прошел успешно и, пожалуй, еще больше от того, что у нее есть человек, о котором нужно заботиться».

Отношения Александрова и Орловой в какой-то степени можно сравнить, — разумеется, с поправкой, — с семейной ситуацией, выведенной Ибсеном в пьесе «Нора», где Любовь Петровна играла заглавную роль. Если в спектакле героиня, руководимая глубокой любовью к мужу, одна подыгрывала ему, стараясь быть в его глазах такой, какой он хотел ее видеть, какой она нравилась ему, — милой, наивной, недалекой белочкой, — то Александров и Орлова оба любили друг друга и потому оба старались не казаться, а быть такими, какими они нравились друг другу. И добились в своих отношениях поразительной гармонии. Дело не только во взаимном обращении на «Вы», о котором говорят все (хотя до революции оно было широко распространено в дворянских семьях). Они всегда сохраняли нежные, заботливые отношения и даже в мелочах старались избежать всего, что могло причинить другому неприятность или испортить настроение. Даже если бы с их стороны все это было только «наигранным джентльменством», как утверждал кое-кто, все равно это производило сильное и удивительно приятное впечатление и для многих служило красивым и благотворным образцом. Но судя по всему, с их стороны это было не игрой, не данью вежливости, а их сутью. Возможно, что в начале их совместной жизни оба они, искренне стремясь войти «в образ», немного «подыгрывали» друг другу, но с годами, — а их совместная жизнь продолжалась сорок лет, — эта игра (если она и была) превратилась в привычку, которая затем стала второй натурой. Причем эта вторая натура сделалась главной в их жизни — их сутью.

На юбилейном вечере Александрова, в связи с его 60-летием, в Доме кино выступал Сергей Образцов. Отдавая заслуженную дань юбиляру, он сказал:

— И все-таки у меня есть преимущество перед Григорием Васильевичем. Он с Орловой до сих пор на «Вы», а я с ней уже давно на «ты».

В 1926 году при формировании творческого состава создаваемого Немировичем-Данченко музыкального театра Образцов был членом комиссии, осуществлявшей просмотр и отбор претенденток. Вот там он и познакомился с Любовью Петровной.

Что касается «субординации» в этой семейной паре, то именно Орлова была подлинной хозяйкой в доме и в основном именно она в послевоенные годы зарабатывала средства на содержание квартиры, дачи, машины с водителем, на весь их образ жизни и зарабатывала не столько актерской зарплатой или гонораром, сколько многочисленными и трудоемкими встречами со зрителями в различных городах «необъятной Родины своей».

Как умело и органично Любовь Петровна вживалась в роли своих героинь, досконально осваивая их профессиональные навыки, так же великолепно, по словам близких к ней людей, она «вошла в образ» жены и хозяйки дома. К тому же Любовь Петровна была на редкость трудолюбива и не пренебрегала домашними делами, многие из них даже доставляли ей удовольствие. Разумеется, что при этом всегда был кто-то, кто помогал ей в повседневной бытовой жизни. Сама Любовь Петровна любовно и даже азартно занималась обустройством «домашнего очага»: выбирала мебель, обои, декоративные ткани. Придумывала и создавала интерьеры. Любила работать в саду. Собственными руками подшивала шторы и занавески. Привозила из-за границы оригинальные дверные ручки. И в довершение ко всему, обивала тканью дачную мебель, эту работу, по свидетельству многих, она выполняла с особым удовольствием. И во всем она старалась реализовать свои эстетические вкусы.

Александров был освобожден от бытовых забот, ему были отведены лишь отдельные несложные и в некотором смысле игровые роли... Приведем один из примеров, запомнившихся актрисе и режиссеру Театра им. Моссовета Нелли Лазаревне Молчадской, которая не раз бывала в их доме. И не только как гостья. Любови Петровне не хотелось проводить репетиции в тесной гримуборной, в казенной обстановке. Она предложила заниматься этим у нее дома, и Нелли Лазаревна приняла предложение. Они работали над ролью около трех месяцев, тщательно отделывая ее безо всяких помех в ее уютной квартире. А по окончании репетиции иногда садились обедать. Домработницы, постоянно проживающей у Орловой и Александрова, не было. Они предпочитали находиться в доме наедине и не любили, чтобы перед их глазами постоянно мелькал кто-то посторонний, но приходящая женщина, разумеется, была. А когда садились за стол, Любовь Петровна продолжала беседу и не покидала своего места. В роли официанта выступал Григорий Васильевич. Он привозил из кухни уже приготовленную еду, пользуясь для этого столиком на колесах, жена разливала или раскладывала привезенное по тарелкам, а потом супруг собирал и увозил освободившуюся посуду. Судя по тому, как отшлифованно и даже артистично он проделывал все это, можно было предположить, что такую роль он исполнял не только при гостях.

В заключение хочу рассказать о своих немногочисленных контактах с первой советской кинозвездой...

Александров, ведя наш курс во ВГИКе, показывался перед нами не очень часто, мешали и работа на студии, и его активная деятельность в разнообразных Всесоюзных и Международных комитетах и комиссиях. И два раза за все время нашего обучения присутствовала на занятиях Любовь Петровна. Смотрела наши первые режиссерские постановки на площадке и высказывала свое мнение о них. Видимо, не желая огорчать нас, она больше говорила о том, что ей понравилось. А о недостатках или просчетах упоминала лишь тогда, когда могла предложить свой вариант, как это сделать лучше, и иногда подсказывала удачные и даже остроумные актерские решения.

Как-то с группой однокурсников я был у них дома. Студенты в гостях у классика советского кино! Мы чувствовали себя, как говорится, не в своей тарелке. Сначала для разгона состоялся общий «ознакомительный» разговор, при котором присутствовала и Любовь Петровна.

Хозяин был весел, остроумен и, видимо, хотел расшевелить нас. Но в его облике и в манерах, несмотря на легкость и свободу поведения, все же преобладал деловой настрой. Мы никак не могли забыть, что прибыли сюда для продолжения институтских занятий.

Александров рассказал какую-то шутливую историю. Один из студентов, самый бойкий (кажется, это был Миша Калик), поддержал разговор и стал рассказывать занятные эпизоды, где фигурировала некая женщина. Но Григорий Васильевич полушутливо прервал:

— В этом доме только одна женщина — Любовь Петровна. И о других не говорят.

— Особенно при Григории Васильевиче, — подхватила Орлова. Все заулыбались. Атмосфера начала разряжаться.

А однажды Любовь Петровна участвовала вместе с нами в ресторанном «мероприятии». Эту историю придется начать издалека...

Как-то на одном из занятий мэтр прочитал нам лекцию о комбинированных съемках, которым, кстати, он уделял большое внимание в своей практической деятельности. Он говорил, как важно для режиссера в совершенстве освоить все виды комбинированных и трюковых съемок. Они не только помогают добиться поразительного художественного эффекта, но также экономят материально-технические средства, сокращают время производства и т. д.

— Без комбинированных съемок не обходилась ни одна моя картина, — объявил он. — Сейчас в «Композиторе Глинке» я широко использую домакетки и дорисовки.

И в заключение он пригласил нас на ночные киносъемки.

— Я на месте покажу вам различные виды дорисовок и домакеток и объясню, как это делается. Одновременно вы будете выступать в моем фильме как актеры. Получите одежду, маски и примете участие в съемках венецианского карнавала... Будущим режиссерам надо попробовать все...

Вечером, после занятий в институте, мы с радостью помчались на Потылиху. В костюмерной «Мосфильма» нас одели под итальянцев первой половины XIX столетия, выдали маски. Мы пришли в павильон и стали изображать карнавальную толпу, на фоне которой происходил разговор русского композитора с итальянской певицей Пастой.

И здесь, когда режиссер-постановщик командовал массовкой в несколько сот человек, я увидел совсем другого, незнакомого мне Александрова. От медлительности и плавности движений не осталось и следа. А черты, которые раньше казались притушенными и проступали неясно, как будто сквозь флер, теперь выделялись выпукло и заслонили все остальное. Григорий Васильевич был собран и напряжен, как сжатая стальная пружина. Властные движения и жесты, громкий, повелительный, совсем не александровский голос приковывали внимание и заставляли подчиняться.

Киносъемки, как известно, требуют от режиссера полной отдачи сил. Не удивительно, что в павильоне Александрову было не до нас и мы, затерявшись в толпе, чувствовали себя покинутыми сиротами. И все-таки во время перерыва в съемках Григорий Васильевич коротко рассказал нам о значении в кино дорисовок и домакетов. Элементарно намалеванные задники с силуэтами домов и фанерные колонны превратили съемочный павильон Московской кинофабрики в знаменитую Венецианскую площадь Св. Марка. После короткой беседы мы снова стали изображать веселящихся жителей Венеции. И так до утра...

Впечатление от этих ночных съемок осталось не самое лучшее. В студенческую пору я часто участвовал в массовках и в эпизодных съемках и смотрел на них как на один из способов пополнения своего скудного бюджета. А здесь мы провели на съемках всю ночь и нам даже не заплатили. Студенты стали острить, что наш педагог решил показать нам, как комбинированные съемки помогают ему экономить государственные средства, и использовал нас в качестве бесплатных статистов. Поэтому, когда шеф неожиданно пригласил всех нас в Красный зал ресторана «Метрополь», мы подумали, что до него, возможно, дошли наши остроты и он решил таким роскошным способом расплатиться за ночные съемки.

Первый тост, естественно, провозгласил Григорий Васильевич:

— В этом зале я снимал сцену с пьяными животными для «Веселых ребят». Если помните, один поросенок там так набрался, что свалился на блюдо и его чуть было не зарезали на закуску. Так вот я предлагаю выпить за то, чтобы сегодня никто из вас не был похож на этого поросенка.

Кстати, спиртного было достаточно, чтобы все мы приблизились к такому «поросячьему состоянию», тем более что все это изобилие было на даровщину. Но упредительный тост мэтра, видимо, сыграл свою роль: перебравших не было.

Любовь Петровна появилась вскоре после начала застолья. Кто-то из студентов сразу же предложил выпить за талантливейшую, неувядаемую артистку Орлову. После этого опять поднялся Александров. Он тоже провозгласил тост за Любовь Петровну, но не артистку, а за жену, друга, партнера во всех его делах и пожелал, чтобы у всех у нас были бы такие же семейные отношения, как у него с Любовью Петровной. Потом слово взяла Орлова, предложив выпить за наши будущие успехи на режиссерском поприще.

Вскоре после этого она удалилась. Все прошло чинно и благородно, как в лучших домах.

Кинодраматург Иосиф Прут, друживший с Орловой с детства, писал:

«Я пришел к Любови Петровне на семидесятилетие и сказал:

— Вот, Любочка, сочинил для вас сценарий. Принес пока только одну страницу. На ней — список действующих лиц. Начинается он с основных. Вы играете Екатерину Алексеевну — императрицу Всероссийскую. Следующий персонаж — Григорий Орлов, ее возлюбленный. Он боготворил свою повелительницу, поэтому фильм должен называться «Любовь Орлова».

Это была шутка. Сценариев для Любови Петровны я не писал: я был только восхищенный зритель» (22).

И таких восхищенных игрой актрисы зрителей было миллионы.