Истоки. Начало

25 декабря 1934 года — в день, который западные христиане чтут как Рождество Христово, на экраны Советского Союза вышла комедия Григория Александрова «Веселые ребята» с Леонидом Утесовым и Любовью Орловой в главных ролях. А через две недели, в январе 1935 года, отмечая 15-летие советского кинематографа, правительство награждало отличившихся тружеников этого «самого важного» и «самого массового» из искусств. Высочайшей наградой было звание Заслуженного деятеля искусств. Его присвоили С. Эйзенштейну, Л. Кулешову, Я. Протазанову, С. Юткевичу и... Л. Орловой. Так день Рождества Христова стал также и «днем рождения» самой популярной советской кинозвезды. Г. Александров, как и некоторые другие киноработники, был награжден орденом Красной Звезды. Л. Утесов, к тому времени не только известный исполнитель песен, но и общепризнанный музыкальный мэтр, снявшийся уже в нескольких фильмах, и один из главных создателей «Веселых ребят», не получил ничего, кроме... фотоаппарата. Откликаясь на мое естественное удивление по этому поводу, Леонид Осипович не без иронии сказал: «Тогда многие задавали мне этот вопрос: ПОЧЕМУ не отметили меня и ЗА ЧТО наградили их?» Действительно, по отношению к Орловой этот вопрос — «за что?» — звучит довольно нелицеприятно. Актрису поставили в один ряд с самыми выдающимися кинодеятелями страны, можно сказать, с киноклассиками, внесшими исторический вклад в развитие искусства кино. А Орлова создала лишь один заметный образ — домработницы Анюты. Ибо сыгранные ею до этого эпизодические роли не стали событием в кино. Можно сказать, что Любови Петровне присвоили столь высокое звание как бы в виде аванса, который она, справедливости ради следует отметить, отработала уже в следующем фильме Александрова «Цирк». Известный советский киновед и кинокритик Ростислав Николаевич Юренев писал:

«Выстрел... Стремительный полет вверх. И под куполом цирка, на фоне бутафорского неба, среди электрических и картонных звезд зажглась новая звезда. Кинематографическая.

Плывет над ареной лунный серп. Там, на «луне», — она. Крутит рискованное сальто, поет лирический вальс, расточая обольстительные улыбки...

Этой звезде многие годы сиять на горизонте советского киноискусства. Она — первой величины. Ее зовут Любовь Орлова.

Так зажглась она в одном из... лучших советских фильмов — в «Цирке» Григория Александрова» (5).

Итак, какой же фильм сделал Любовь Петровну кинозвездой: «Веселые ребята» или «Цирк»? Для актеров вопрос не праздный и не такой простой, как кажется на первый взгляд. У актеров такое бывало. И не раз: блеснул метеором и исчез в безграничной небесной дали. Исчез навсегда... Орловой надо было доказать, что ее несомненная удача — не одноразовый всплеск артистической натуры, а проявление богатого творческого потенциала. Правда, превращение домработницы Анюты в «Веселых ребятах» из угловатой неотесанной замухрышки в неотразимую эстрадную звезду сыграно актрисой эффектно, убедительно и, мягко выражаясь, не прошло незамеченным. Но ведь роль Анюты в комедии была второстепенной, жесткие рамки которой не позволяли исполнительнице проявить весь свой артистический дар и всю фантазию. Так что заслуги артистки, оцененные выше режиссерских, были явно преувеличены. Ведь Любовь Петровна после этой роли, можно сказать, была приравнена к выдающимся деятелям советского киноискусства. Но не будем забывать, что все решения в то время, в том числе и по вопросам искусства, принимал лично Сталин.

Известно также, как генсек любил Любовь Петровну и благоволил ей. «Сталину нравились комедии Александрова, и Орлову он любил, — писал С. Николаевич. — При встрече долго жал руку и искренне удивлялся — какая маленькая женщина, какая худенькая. Выспрашивал сочувственно: «Он что, вас не кормит? — и, не дождавшись ответа, веселым шепотом обещал, — а мы его расстреляем» (11).

И все-таки, думается, что в своих субъективных оценках генсек руководствовался не только сугубо личными симпатиями, но и общественными «материями»: ролью кино в укреплении тоталитарного государства, в активном его воздействии на граждан в том направлении, в каком их начали «перековывать» после революции. В этом отношении оригинально продемонстрированное Орловой превращение домработницы в эффектную эстрадную артистку было для него важнее промелькнувшего в титрах имени режиссера. Метаморфоза Анюты явилась материализованным выражением знаменитого лозунга: «Кто был ничем, тот станет всем». Ведь это про нее, про домработницу Анюту, пели в марше «Веселых ребят»: «Мы покоряем пространство и время, мы — молодые хозяева земли». Или: «Мы все добудем, поймем и откроем...»

Но нельзя забывать и того, что подобное же «преображение» деревенского пастуха в неординарного руководителя эстрадного коллектива продемонстрировал в фильме и Утесов. И роль его, в сравнении с Анютой, гораздо богаче выписана, детальнее разыграна и воплощена. Главный герой комедии и основной выразитель идеи преображения, — несомненно, утесовский Костя Потехин. А Анюта лишь оттеняла и дополняла эту «превращенческую» идею. Почему же Утесова даже не упоминали в рецензиях на комедию, когда она вышла на экраны?

Прежде всего, его отчитывали тогда «за протаскивание» в советскую музыкальную культуру якобы буржуазного по своему происхождению западного джаза. Да и внешность его не очень-то соответствовала эталону «комсомольского племени», о котором пелось в марше. И кроме того, вокруг Утесова плелись грязные интриги и строились всяческие козни. В редакции «Известий», рассказывал Леонид Осипович, готовилась к печати большая рецензия на «Веселых ребят» с добрыми словами обо всех ее участниках. Однако накануне публикации в редакцию позвонил некто и сообщил, что Утесов собирается удрать за границу. И этого оказалось достаточно, чтобы его имя исчезло с газетных страниц.

Но не будем больше рассуждать сегодня о правомерности или несправедливости такого принижения Утесова и возвеличивания Орловой после «Веселых ребят». Главное, она добилась своего. Ее стали считать советской кинозвездой номер один! Ее популярность у зрителей была феноменальной, и главную роль в этом сыграли фильмы Александрова: «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга» и другие.

Ростислав Янович Плятт говорил:

«...Хочется отметить необычайную, легендарную популярность Орловой. Мне приходилось бывать на гастролях, ездить по разным городам и странам со многими замечательными актрисами, с такими, скажем, прославленными, как Марецкая и Раневская. Но, скажу прямо, популярности Любови Петровны достичь не мог никто» (15).

Л. Кудинов писал, что Любовь Орлова была «для старших не просто артистка, звезда, яркая страница кинематографа... Это частица прожитой жизни, это улыбка молодости, бодрость и энтузиазм пятилеток, звонкие песни Дунаевского — все, что было тогда радостного, веселого, героического» (33).

Да, все это было.

«Несколько лет тому назад, — вспоминал Р.Я. Плятт, — мы с Любовью Петровной были на гастролях в Виннице... Когда она появилась, начались обычные в таких случаях аплодисменты. Любовь Петровна, улыбаясь, поклонилась зрителям и стала приветливо оглядывать зал. Аплодисменты росли, ширились, затем вдруг все зрители встали — и возникла овация! За ее неувядаемость! Я никогда этого не забуду: Любовь Петровна не произнесла еще ни слова, а аплодисменты гремели, так сказать, авансом, в благодарность за то, что она есть» (38).

Не менее красноречивы утверждения Марины Голиковой, внучки родной сестры Л.П. Орловой — Нонны Петровны:

«Популярность Орловой была феноменальной, уникальной. Ее влияние на людей, эмоциональное воздействие ее личности, вызывающей желание подражать ей, было на грани гипноза. Один психиатр мне рассказывал, что в свое время было зафиксировано душевное заболевание — «синдром Орловой». Женщины до безумия стремились быть похожими на нее, мужчины сходили с ума от мысли и мечтах о ней» (17).

А если так, то интересно и поучительно проследить «откуда она взялась» и как стала такой? Что способствовало этому?

А. Романов в книге «Любовь Орлова в искусстве и в жизни», ссылаясь при этом на саму актрису, пишет:

«...Прежде всего из ее рассказов я узнал, что она выросла под Москвой в простой интеллигентной семье, где понимали, ценили и любили искусство, а музыку в особенности» (1).

То же самое подтверждает Григорий Васильевич Александров, пересказывая рассказ Орловой о себе:

«Подобно многим, мои родители хотели осуществить мечты, не нашедшие воплощения в их собственной жизни. Так, отец, умевший и любивший петь, мог отдаваться этому занятию только в часы, свободные от службы. Мать, страстная пианистка, тоже не могла сделать музыку своей профессией. Она играла только в часы отдыха. Поэтому дочь их должна была серьезно учиться петь и играть. Училась я очень охотно, так как любовь к музыке полностью унаследовала от родителей» (2).

Как видим, точных данных о происхождении Орловой в этом отрывке нет, но Александров туманно намекает, что ее отец где-то «служил», мать тоже была чем-то сильно занята. Но о характере занятий родителей Любови Петровны ничего не говорилось. И вообще, информация о них была скупа и туманна вплоть до конца 80-х годов. А вот сведения об их образованности, интеллигентности и любви к музыке выражены четко.

А теперь опять строчки из статьи М. Голиковой:

«Всемирно известная кинозвезда, лучшая исполнительница ролей ударниц и домработниц принадлежала к старинным дворянским фамилиям...

Ее отец, мой прадед, Петр Федорович Орлов, говорят, шутил, оправдываясь перед своей обожаемой и очень строгой супругой: «Видишь, Женечка, как хорошо, что я проиграл в карты те три имения до 17-го года. Представляешь, как сейчас было бы обидно».

«Женечку» — Евгению Николаевну, урожденную Сухотину, я хорошо помню. Мать Любови Петровны (моя прабабушка) умерла, когда мне было уже 11 лет. Облик прабабушки соответствовал самым банальным представлениям о «бабушке-графине»: сухонькая, прямая, всегда в черном и с белым жабо, седая прическа наверх с пучком. На руках — неизменная болонка с чудовищным характером» (17). Петр Федорович Орлов, по сведениям, служил по военному ведомству и имел довольно высокое военное звание.

Хочется надеяться, что здесь не возникает вопроса — кому больше веры? Конечно, Голиковой. И не только в силу того, что она родственница прославленной актрисы и знает о ней неизмеримо больше подробностей, — Александров ведь тоже не чужой для нее человек, — а главным образом, потому, что свидетельство Голиковой относится уже к началу 90-х годов. Раньше дворянское происхождение могло сильно осложнить Любови Петровне не только карьеру, но и всю жизнь, и потому его предусмотрительно скрывали. Сейчас же знатное происхождение стало считаться даже престижным.

Дмитрий Щеглов, например, в статье с интригующим, но обманчивым заглавием «Интимная жизнь Любови Орловой»¹, писал, что к внучатой племяннице Любови Петровны — Нонне Юрьевне Голиковой (она же Марина Голикова. И.Ф.) «в конце восьмидесятых годов приезжал потомок одной из ветвей рода Орловых — Владимир Николаевич Санеев. Всю ночь с упоением говорил о прошлом. Орловы!». И назвал с десяток именитых и даже великих предков Любови Петровны, в том числе братьев Орловых, Григория и Алексея, умертвивших в 1762 году российского царя Петра Третьего и посадивших на престол его жену, немку, ставшую впоследствии великой русской императрицей Екатериной Второй. А братья Орловы, через свою мать, будто бы вели род, даже страшно подумать от кого — от Чингиз-хана! В когорте предков Орловых названы даже Великий князь киевский Владимир-креститель, прозванный Красным Солнышком, и княгиня Ольга, возведенные русской церковью в сан святых, и прочие знаменитые имена.

Сведения на удивление впечатляющие, если, конечно, есть тому достаточные доказательства, о которых, к сожалению, ничего не сказано. Поскольку гены передают по наследству из поколения в поколение некоторые важнейшие черты рода, то великие предки Любови Петровны, судя по ее железной воле и неиссякаемому напору в достижении намеченных целей, дали ей очень много.

Можно предположить и даже утверждать, что детство Любочки прошло в соответствующих ее роду благоприятных условиях, с гувернантками и учителями, и что она успела за свои 15 лет изрядно вкусить плодов своего дворянского происхождения. Не случайно Орлова свободно говорила на трех иностранных языках и уже в семилетием возрасте хорошо играла на фортепиано. Были в ее детстве и другие моменты, достойные того, чтобы сделать их достоянием гласности. Об одном из них писала Ия Саввина, передавая устный рассказ Фаины Раневской:

«...Уникальная улыбка Орловой... не была формой, она была существом Любочки, светом ее души. Она всегда стремилась к прекрасному. Эта чистая, возвышенная вера в людей и добро в самом раннем детстве подарила ей бесценную реликвию-книжечку толстовских сказок с портретом автора на обложке и надписью: «Любочке Орловой — Лев Толстой»². Увидела я эту книжечку, приехав к Орловой на дачу, и была потрясена невозможностью, несовместимостью: молодая, очаровательная Орлова — и эта надпись. Она смеялась, видя мое смятение: «Не удивляйтесь. Я была совсем маленькой...» (21).

Однако тут было чему изумляться... В первую очередь возраст артистки, всю жизнь остававшейся молодой. Неужели она жила в одно время с великим старцем Земли Русской? Но тут, кажется, больше поражают не столько лета Орловой, сколько ее легендарная неувядаемость. Она родилась 29 января 1902 года (Л. Толстой умер, когда ей шел девятый год), и юную девчонку Анюту играла уже в зрелом, бальзаковском возрасте: во время съемок она отметила 32-ю годовщину со дня рождения.

Что же касается поразительного знакомства с Толстым, Любовь Петровна объяснила Раневской просто: «Я была совсем маленькой, прочитала сказку Толстого, она мне так понравилась, что я написала ему письмо, полное восторгов, и получила эту книжку». А я подумала тогда, что величие Толстого и в том, что он прислал книгу пятилетнему ребенку» (там же).

Примерно то же самое рассказывает об этом А. Романов:

«Как светлое воспоминание далекого детства, с душевным волнением рассказывала она о своем «общении» с Львом Николаевичем Толстым.

— Будучи совсем маленькой, — рассказывала она, — я как-то прочитала книжечку сказок Льва Толстого. Они мне так понравились, эти милые сказки, что я написала ему письмо, полное восторгов. И вдруг получила книжечку с надписью:

«Любочке. Л. Толстой» (1).

Кажется, все ясно... За исключением одной маленькой детали. О подарке Толстого Орлова рассказывает всем одно и то же (это понятно!), и почти одинаковыми, чуть ли не заученными фразами. Но ведь и событие не столь грандиозно, чтобы расцвечивать его словесными узорами. И все-таки... читая книгу А. Романова, можно заметить некую закономерность... Когда автор говорит о вещах не безусловных, он всегда предпочитает делать это цитатами со слов Александрова или Орловой. Может быть, не хочет брать на себя ответственность? А с другой стороны, неужели эта счастливая супружеская пара не доверяла Романову — одному из самых близких своих друзей? Друг-то друг, а все же ретивый службист, выбился в председатели Госкино, в члены ЦК. А вдруг предаст, донесет?

Истина же заключалась в том, что Любовь Петровна и Л. Толстой были родственниками, вернее — свойственниками. Вот что сообщает по этому поводу внучатая племянница Орловой М. Голикова:

«У Евгении Николаевны Сухотиной (матери Любови Петровны. И.Ф.) было 12 братьев и сестер. Я о них ничего не знаю, но известно, что каким-то образом они были связаны с теми Сухотиными, что в родстве с Львом Толстым (дочь Льва Николаевича Татьяна Львовна была замужем за одним из Сухотиных и носила двойную фамилию — Толстая-Сухотина. И.Ф.). Во всяком случае, рассказ о том, как маленькая Любочка сидела на коленях великого старца, сопровождал мое детство. А в небольшом светлом холле второго этажа во Внукове между кабинетом Григория Васильевича и комнатой Любови Петровны всегда висела в стекле на самом видном месте детская книга Л. Толстого с его дарственной надписью: «Любочке...» (17).

Известно, что вместе с непролетарским происхождением были опасны родственники, принадлежащие к «эксплуататорским классам», включая духовенство. Но чтобы скрывать родство с «зеркалом русской революции»! Это уже кажется, другой крайностью. Но что поделаешь: ведь это «зеркало» носило графский титул, значит, и родственники были где-то на уровне. Перестраховка становилась характерной чертой советского человека, и это — не вина, а беда людей, живших в условиях тоталитаризма.

В сталинские годы у нас в стране все стали трудящимися — лишь в разных сферах производственной или интеллектуальной деятельности. И все, от истинно великих до рядовых, были вынуждены жить двойной жизнью: одна — сугубо личная, сокровенная, порой недоступная даже близким, другая — общественная, показная. Таковы были правила игры, порожденные жестокими условиями, когда походя попиралась и растаптывалась человеческая жизнь, не говоря уже о чести и достоинстве. Главное заключалось в том, насколько человек, вынужденный придерживаться правил игры, оставался человеком. С таким же критерием мы должны подходить и к Орловой.

А сейчас слово снова Александрову:

«Мы вышли на улицу и до рассвета бродили по Москве. Любовь Петровна рассказала о себе.

— В жизни актера, — говорила она, — первое появление на сцене обычно обозначает начало его творческого пути. В моей жизни оно состоялось очень рано, но не обозначало ровно ничего. О моем первом сценическом выступлении я все же рассказываю потому, что оно среди воспоминаний детства самое любимое. Оно связано с именем замечательного артиста Федора Ивановича Шаляпина, с которым мне довелось в детские годы повстречаться и даже подружиться, хотя я в то время была весьма обыкновенным ребенком, а он — великим и заслуженно прославленным артистом.

В доме Шаляпиных по случаю какого-то праздника ставили детскую оперетту «Грибной переполох», мне выпало играть роль Редьки. Я, разумеется, не помню, как изобразила этот овощ, помню лишь, что Шаляпин поднял меня и расцеловал, впрочем, как и всех маленьких участников спектакля. Он сказал, что из меня выйдет артистка. (Роль Рыжика в этом спектакле, как писала Л. Пустынская (7), исполнял мальчик Максим Штраух, впоследствии — народный артист СССР. И.Ф.).

Похвала Шаляпина преисполнила меня детским, а отца с матерью родительским тщеславием. Но о возможности актерской карьеры не думали ни они, ни тем более я. В семье у нас уже давно было решено, что я стану пианисткой» (2).

Характерно, что долгое время Орлова не афишировала и своего детского знакомства с Шаляпиным и симпатию к ней великого певца. Как отмечал М. Кудинов³, Любовь Петровна даже отказалась выступить с воспоминаниями на юбилейном вечере, посвященном памяти Шаляпина, за что дочь его — Ирина Федоровна, «была слегка обижена» на Любовь Петровну. Причина — все та же перестраховка. Что из того, что Шаляпин всемирно известный артист? Он же эмигрант, к тому же не захотел вернуться на Родину, несмотря на усиленные уговоры своего давнего друга Максима Горького.

О теплых отношениях маленькой Любочки с семьей Шаляпиных свидетельствуют интересные воспоминания примерно о тех же событиях кинодраматурга Иосифа Прута:

«В особняке на Новинском бульваре давался детский бал. Федор Иванович Шаляпин имел обыкновение трижды в году устраивать для своих детей — и их друзей — воскресные утренники.

Праздничный зал, яркие костюмы, музыка, веселье — все это завораживало собравшуюся детвору. Среди приглашенных был и я — восьмилетний мальчик, ученик младшего приготовительного класса, единственный — в гимназической форме.

Юные гости все прибывали — знакомые мне и незнакомые. Радушный хозяин дома, казавшийся нам таким огромным, приветствовал входящих своим громовым голосом. И вдруг в дверях показался... ангел. Весь в чем-то розовом, воздушном. Это была маленькая девочка, белокурые локоны спадали на ее плечи. Шаляпин поднял ее на руки. Я смотрел на нее, как зачарованный... и очнулся, когда услышал голос хозяина:

— Дамы приглашают кавалеров.

И тогда это розовое облако подплыло ко мне и произнесло:

— Я вас приглашаю, кавалер!

Так произошло мое знакомство с Любовью Петровной Орловой, которой в ту пору было шесть лет. С Ирочкой — старшей дочерью Федора Ивановича, моей сверстницей, — мы были на «ты». Но к розовому ангелу я обратиться на «ты» не посмел. Вот с тех пор мы и говорим друг другу «вы» (22).

Видимо, в Орловой, кроме внешней красоты и обаяния, было с детских лет заложено значительное внутреннее достоинство, которое, вместе с любованием, вызывало у окружающих удивительное для ее лет уважение и преклонение⁴. Федор Иванович Шаляпин даже посвятил ей, такой малютке, и подарил небольшую поэтическую зарисовку...

«Моему маленькому дружку Любочке:
В стекло бьется к нам ветер осенний,
Тускло месяц глядит с высоты —
На картинах опавшего сада
Побледнели, увяли цветы
...Мы одни... Но молчу я тоскливо,
И в ответ мне безмолвствуешь ты
...И ни искры в измученном сердце!..
...Побледнели, увяли цветы.

22 августа 1910. Ретухино. Ф. Шаляпин».

К этому посвящению Шаляпина Любовь Петровна относилась с такой же трогательной бережливостью, как к священной реликвии. Как и к книге Л. Толстого «Кавказский пленник» с автографом.

Кстати, воспоминания Иосифа Прута о своем детстве, относительно достоверности которых нет ни малейшего сомнения, дают возможность проверить широко распространенные слухи, изложенные, в частности, в статье А. Нимко⁵, будто Любочка при паспортизации в 1930 году скостила себе лет десять или пять. Прут пишет, что во время встречи и знакомства с маленькой Любочкой ему было восемь лет, Любочке — шесть. Если позднее Орлова что-то «скостила», то разница в возрасте, зафиксированном в их личных делах, должна быть иной — семь или двенадцать лет. Открываем «Кинословарь»: Прут Иосиф Илларионович, родился 18 октября 1900 года. Орлова Любовь Петровна, родилась 29 января 1902 года. Разница, указанная Прутом, осталась. Так что никакого изменения возраста Орловой не было. Кстати, в 1972 году праздновался семидесятилетний юбилей актрисы, который был отмечен рядом газетных и журнальных статей.

Что касается детства Орловой, то лучше всего об этих годах написано в очерке М. Кушнирова «Любовь Петровна»⁶. Приведу отрывок, изложенный в форме прямого обращения к Любови Петровне:

«Про дальнейшее — вплоть до 26 года — вы не любите вспоминать уже не только из-за его давности. Там просто было мало веселого. Была московская гимназия, окончание которой пришлось примерно на 17-й год. Был Воскресенск, небольшой подмосковный городок, где жила сестра матери, приютившая часть вашей растерянной, беспомощной и обнищавшей семьи. Благополучие ее дома держалось на корове. Хорошей молочной корове. И вам, никому другому, выпало возить в Москву на продажу молоко этой кормилицы. Зимой эти поездки превращались в сущую пытку — варежки приходилось то и дело снимать, ворочать тяжелые ледяные бидоны голыми руками. Сводило суставы, дубела кожа. И, наверное, скребло на душе: как с такими пальцами поступать в консерваторию (а это предстояло согласно семейным планам). Я знаю, впоследствии вы очень мучились с вашими руками. Они не болели, нет, но имели больной вид. И с годами это все больше усугублялось. Никакие средства, ни доморощенные, ни заграничные-патентованные не помогали — руки были не только старше вашего облика, они были даже старше вашего возраста. Возможно, беда с руками началась именно с тех тяжелых обжигающе-холодных бидонов».

Для Орловых корова стала чуть ли не священным животным. Она не только помогла двум семьям выжить в самое суровое, голодное для них время. В дальнейшем была еще одна история с коровой, сыгравшей в их жизни не меньшую роль. Дело в том, как писал Дм. Щеглов⁷, что молоко на продажу развозила не одна Любовь Петровна, а вместе со своей старшей сестрой Нонной Петровной. А позднее, когда Орлова с Александровым уже пожинали плоды своего успеха в кино и построили во Внукове вместительную дачу, Нонна Петровна тяжело страдала от астмы. И когда болезнь казалась неизлечимой, нашелся врач, который сказал, что спасти ее может только одно: надо было поселиться в деревне, завести корову и ухаживать за ней — кормить, доить, убирать хлев и дышать всеми этими запахами. Тогда Любовь Петровна с Александровым сделали к даче пристройку и купили корову — Дочку. Нонна Петровна тоже поселилась во Внукове и ухаживала за Дочкой, как за ребенком, а также помогала налаживать быт знаменитой паре. И больная выздоровела.

Примечания

1. «Совершенно секретно», 1997, № 1.

2. Так как Ф. Раневская рассказывала о своих впечатлениях по памяти, в описании книги допущено несколько неточностей. Прежде всего — не сказки Толстого, а «Кавказский пленник». Во-вторых — без портрета автора, а с иллюстрацией на обложке. К тому же не совсем верно передано посвящение автора. На книге написано: «Любочке. Л. Толстой».

3. «Столица», 1993, № 31.

4. Кстати, на фото малолетних гостей Шаляпина среди детских мордашек заметно выделяется сосредоточенное, значительное и совсем недетское лицо Любы Орловой.

5. «ТВ-Парк», 1997, № 1.

6. «Столица», 1993, № 31.

7. «Совершенно секретно», 1997, № 1.