Люба и Гриша

Орлова, в отличие от многих актеров, не жила работой — ни кино, ни театром. Она жила своим Гришей, своим «золотоволосым богом».

«Я храню каждую Гришину записочку, даже такие: "Буду в шесть" или "Заеду после восьми". А он, наверное, нет», — говорила она и грозила мужу пальцем. Даже в этих записках соблюдалось неукоснительное правило обращаться друг к другу на «вы». Как и традиция в один из весенних дней — только они двое знали, что произошло в этот день, — оставаться наедине, гулять по лесу, проводить вечер у камина. Даже если Александрова не было в Москве, Любовь Петровна все равно усаживалась в кресло, рядом стоял бокал красного вина и лежала неизменная пачка сигарет «Филипп Моррис». И все же они оба старались, чтобы на этот день не приходилось никаких поездок и дел.

Эта пара была окружена легендами, большинство из которых создавали они сами. Так, считалось, что «гений» Григорий Васильевич абсолютно беспомощен в быту. Эту мысль старательно поддерживала Любочка и однажды, уезжая на концерты, попросила племянницу присмотреть за мужем. Верная Ираида Алексеевна почему-то тогда отсутствовала.

И вот племянница получила подробнейший инструктаж. Вкратце он сводился к тому, что разбудить Григория Васильевича следовало строго в 8.45. Ровно через двадцать минут следовало подать в гостиную кофе и яичницу с помидорами. Количество помидоров и форма, которыми они должны были быть нарезаны, также были регламентированы. Время жарки яичницы было выверено до секунды. Ко всему этому был приложен листок, где все было подробно расписано и относительно ужина.

Орлова уехала в самом мрачном настроении, видимо сомневаясь в способностях племянницы обиходить мэтра советской кинематографии.

Весь вечер девушка старательно готовилась к утренним ритуалам. Она так утомилась, что уснула на диване в гостиной и... проспала.

Разбудил ее ласковый голос Григория Васильевича:

— Машенька, вставайте! Завтрак уже готов.

На часах было четверть одиннадцатого.

Александров абсолютно никуда не торопился. Яичница была поджарена, кофе сварен, тосты хрустели. Племянница умоляла дядю не рассказывать ничего Любочке. Тот лишь усмехнулся.

Разумеется, он все умел сам, но Любови Петровне нравилось поддерживать легенду о нем как о гении, который в быту ни на что не способен. Так почему он должен был спорить с любимой женщиной?