на правах рекламы• Заказать цветы с доставкои в ельне доставка-букетов.ру. • Sms ассистент сервис смс ИП Шагойко В.В.. |
В театре — на сцене и за кулисамиНеожиданная, но памятная беседа с Любовью Петровной, Григорием Васильевичем и Борисом Ивановичем Равенских была у меня в середине декабря 1973 года в Малом театре. На премьере спектакля «Царь Федор Иоаннович», поставленного нашим общим знакомым, талантливым театральным режиссером и увлеченным человеком Борисом Равенских, мы, поменявшись местами с соседями, оказались сидящими рядом. В спектакле, очень нас заинтересовавшем, роль царя Федора исполнял И. Смоктуновский, Годунова играл В. Коршунов, Ивана Шуйского — Е. Самойлов, Василия Шуйского — А. Эйбоженко, царицы Ирины — А. Кирюшина. Спектакль отличался внутренней целостностью, убедительностью сценического действия. Легко просматривались в нем продуманность режиссерского поиска, стройность и новизна отдельных картин. В перерывах между действиями как-то сам собой завязался у нас разговор о философском наполнении спектакля — о гуманном правителе, мучительно ищущем выход из сложнейших противоречий государственной жизни его времени, но понимающем свое бессилие и впадающем в отчаяние. После спектакля мы встретились с Борисом Ивановичем в его режиссерской комнатке за сценой, и, пока он не очень умело готовил кофе, беседа наша продолжалась уже с его участием.
— Судя по всему, дорогой Борис Иванович, — с милой улыбкой говорила Любовь Петровна, — вам очень хотелось преодолеть традиционную трактовку трагедии Толстого... Право же, весь спектакль, от начала до конца, пронизан этим стремлением... — И в этой связи, — добавил Григорий Васильевич, — вас, судя по всему, меньше всего интересовала история... — Да! Конечно же, да, — горячо откликнулся на эту мысль Равенских. — Меня интересовал прежде всего человек. Его духовная структура. И сильные и слабые стороны его характера, отношения с людьми, его окружающими... Как, скажем, вас в «Весне» интересовало, видимо, не то, сколь модными стали у нас увлечения необычными открытиями в науке, а отношение вашей героини к этим открытиям, ее характер серьезной ученой и прелестной женщины, не так ли?.. Скажу сразу, что эта реплика Бориса Ивановича показалась мне не очень удачной. Вполне понятно, что эта реплика вызвала возражение Любови Петровны. — Вы забыли, — сказала она, — что я играла советскую ученую, и мне в ее образе важно было передать то, что отличает советскую женщину-ученого от советской же женщины, не имеющей отношения к науке. — Равным образом и в характере актрисы, — добавил Григорий Васильевич, — мы стремились показать главным образом ее внутренние духовные особенности... — Вы говорите все это так, — засмеялся Равенских, — словно мы с вами встречаемся впервые... — Дорогой Борис Иванович, — сказала Любовь Петровна после минутной паузы, — неужели тем не менее вы не замечаете, что одно дело — мои довоенные роли, за которые я была награждена критикой ярлыком лирико-комедийной актрисы, и совсем другое — мои роли в послевоенных фильмах и спектаклях? Разве в моей Джесси Смит из симоновского «Русского вопроса» есть хоть что-нибудь от Анюты из «Веселых ребят»? Или, скажем, Джанет Шервуд из «Встречи на Эльбе»... усмотрели ли вы хоть малую крупицу в ней от Ксении Лебедевой из «Ошибки инженера Кочина»? Это было бы моим поражением как актрисы, если бы такое случилось хоть в самой малой степени... — Однако об условиях, в которых действуют ваши героини, вы не забывали никогда? Даже в «Милом лжеце», не так ли? — поспешил заметить Равенских. — Вот и я стремился передать в образе Федора также и трагизм конкретно-исторической обстановки, в которой ему довелось царствовать... Я вспомнил об этой нашей беседе в Малом театре отнюдь не потому, что она открывала какие-то новые стороны в характере Любови Петровны или в ее взглядах на искусство, но потому, что и эта беседа свидетельствовала, сколь внимательно относилась Любовь Петровна к выявлению внутреннего потенциала той или иной роли, которую ей доводилось исполнять не только в кино, но и на театральной сцене.
В последние годы тонкий артистизм Орловой, ее духовная культура, глубокое понимание прекрасного, драматический темперамент с особой силой проявились в главных ролях нескольких неординарных пьес, сыгранных на театральной сцене.
В Театр имени Моссовета Любовь Петровна пришла в конце сороковых годов. На его сцене я видел ее во многих спектаклях: в роли Джесси Смит в спектакле «Русский вопрос» по пьесе Константина Симонова, в роли Лидии в спектакле «Сомов и другие» по пьесе М. Горького, в роли Норы в пьесе Генрика Ибсена «Кукольный дом», в ролях Патрик Кемпбелл в «Милом лжеце» Джерома Килти, Лиззи Мак-Кей в одноименной пьесе Жан-Поля Сартра и миссис Этель Сэвидж в пьесе «Странная миссис Сэвидж» Джона Патрика. Все созданные ею в театре образы отличались яркостью и полнотой жизненных красок, исторической достоверностью, высоким мастерством перевоплощения, которое было ей присуще всегда.
Когда теперь я вспоминаю роли, сыгранные ею на сцене драматического театра, многие спектакли с ее участием, которые видел, то неизменно ловлю себя на мысли о том, что именно художественное отражение жизни посредством драматического действия всегда вызывало особый интерес, если не пристрастие, Любови Петровны. Она посещала все более или менее значительные премьерные спектакли столичных драматических театров и никогда не отказывалась посмотреть те или иные постановки такого рода театров в других городах страны, где ей доводилось бывать.
Как зрительнице, ей доставляло огромное удовольствие соучастие в тех событиях, которые открывала людям театральная сцена. Как актриса, она одновременно изучала и обогащала свое мастерство, анализируя чужой опыт применения тех или иных выразительных средств.
Особенно заинтересованно она относилась к сценическому поведению актеров, искусству перевоплощения, владению словом, построению мизансцен, типизации драматических ситуаций, наибольшему приближению создаваемого образа к жизненной правде. Судя по ее высказываниям, все свои симпатии она отдавала реалистическому театру, умению актера обогащать изображенную в драме действительность личными наблюдениями над жизнью и бытом. Всегда с иронией отзывалась она о надуманных режиссерских и сценографических решениях, расценивая их как отход от главных идейных и художественных задач театра — развития интеллекта и воспитания чувств.
Режиссерский талант, актерское мастерство и самобытность постоянно вызывали ее восхищение. Своими учителями на драматическом поприще она с гордостью называла К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко и не раз в кругу друзей говорила о своем преклонении перед Н.П. Охлопковым и Ю.А. Завадским, М.Н. Кедровым, Н.П. Хмелевым и Б.Г. Добронравовым, М.Н. Ермоловой, А.А. Яблочкиной и В.П. Марецкой за глубокое понимание ими идейно-художественного значения театра в народной жизни и то высокое предназначение, которое они отводили театральному искусству в формировании народного характера и обогащении духовной жизни советского человека.
На роль Джесси Смит в «Русском вопросе» она была приглашена талантливым мастером режиссуры И. Анисимовой-Вульф. Съемки фильма «Весна» в то время подходили к концу, и Любовь Петровна — правда, не без колебаний — дала свое согласие.
По существу, это был ее дебют в драматическом театре после долгих лет работы в кино, дебют, состоявшийся в весьма зрелом возрасте. Конечно, она не собиралась отказываться от новых кинематографических ролей. Но давняя школа в Театре имени Вл. И. Немировича-Данченко, многолетний артистический опыт, наконец, отнюдь не поверхностное знакомство с практикой драматической сцены — все это свидетельствовало о том, что предложение И. Анисимовой-Вульф было не случайным и, видимо, основательно продуманным. Как показала вся последующая работа Любови Петровны, ее согласие ступить на стезю драматического театра не было ошибочным. Более того, оно позволило ей раскрыть и в полной мере проявить свою индивидуальность на трудном поприще сценической деятельности.
Главный режиссер Театра имени Моссовета Юрий Александрович Завадский с присущей ему образностью речи рассказывал нам, журналистам, что поначалу Любовь Петровна на репетициях «вела себя несколько наивно». Она не схватывала роль в целом, репетировала «кусками», «кадрами». По шутливому замечанию Завадского, это был «кинорефлекс». Постепенно, однако, она все глубже погружалась во внутренний мир героини, все точнее проникалась им, все крепче ощущала «нерв» роли и наконец вышла победительницей.
«Русский вопрос» шел тогда в Москве одновременно в нескольких театрах: во МХАТе, в Малом, в Театре имени Евг. Вахтангова и в Театре имени Ленинского комсомола. Но когда появились в газетах и журналах обзорные статьи, лучшей Джесси была признана героиня Орловой. Позднее Завадский скажет о ней так: «Орлова никогда не надеется на дар, отпущенный ей природой. Она продолжает работать, шлифовать свое мастерство. Требовательность к себе позволяет ей быть требовательной и к другим — своим партнерам, режиссерам. Настоящий талант неисчерпаем. И Любовь Орлова всегда остается восхитительно неповторимой».
В спектакле «Сомов и другие» Любовь Петровна исполняла роль Лидии, жены Сомова. Казалось, что мучительные раздумья над судьбой героини сопровождали ее постоянно. Вырваться из душной, давящей атмосферы «сомовщины», отбросить тяжкие оковы окружающей ее злобы, предательства и лжи, «прислониться душою к доброму» — к этому стремилась ее героиня. Наивная, беспомощная, оскорбленная, душевно чистая женщина, она искренне хотела постичь правду, преодолеть, во что бы то ни стало преодолеть свою инфантильность и хрупкость. Присущее ей понимание правды, которую в мире «сомовщины» не ставили ни во что, помогло ей выжить. Такой была, думается мне, Лидия Любови Орловой.
И роль Норы, героини «Кукольного дома», она сыграла безупречно. Но как дорого это ей стоило, какого внутреннего напряжения потребовало! Ей, советской актрисе, которую по ее ролям знают миллионы людей, бесконечно далеки были все те жизненные явления, которые органически присущи буржуазному обществу с его духовной нищетой, с его гнилостной моралью, эгоизмом, лицемерием, презрительным отношением к человеческому достоинству. И тем не менее в созданном ею образе зрители ощущали трепетность и одухотворенность человеческой души, разрывающей путы, связывающие ее с семьей, построенной на лицемерных нормах частнособственнической морали. В этом отношении ей особенно удались сцены третьего акта — трагедия разрыва с семьей и шаг в новую жизнь, хотя и не ясно какую.
Затем была главная роль в пьесе «Лиззи Мак-Кей» Ж.-П. Сартра. Кстати, этот спектакль с участием Любови Петровны я видел трижды, и всякий раз мне казалось, что между сценой и зрительным залом с появлением актрисы устанавливалось полное понимание. Нас словно завораживала ее непосредственность, высокая правда ее чувств. И аплодисменты в конце спектакля возникали не сразу после того, как отзвучала финальная реплика, а чуть позже, на полминуты позже. Зрители словно бы замирали, потрясенные мастерством актрисы, и лишь после паузы бурно ее приветствовали и долго не отпускали со сцены.
Орловой удалось высветлить в образе героини пьесы Сартра (напомним ее авторское заглавие — «Добродетельная проститутка») не внешние особенности ее профессии, а внутренние качества: доброту и человечность, стремление понять и объяснить свое падение, падение таких женщин, как она. А это уже сообщало ей ноты протеста, свойства борца с социальным злом. Именно эти особенности героини своей пьесы Сартр по просьбе Орловой и Александрова, встречавшихся с ним в Париже, особо прописал для советской сцены, прислав в дополнение еще двенадцать страничек сценического текста. Спектакль «Лиззи Мак-Кей» с участием Орловой прошел в Театре имени Моссовета около пятисот раз.
Сам Жан-Поль Сартр, побывав летом 1962 года на 400-м представлении этой своей пьесы, заявил журналистам: — Меня особенно восхитила талантливая игра Любови Орловой. После представления я сказал актрисе, что я в восторге от ее игры. Это не был пустой комплимент, — подчеркнул писатель. — Любовь Орлова действительно лучшая из всех известных мне исполнительниц роли Лиззи Мак-Кей.
И еще об одной ее роли на сцене Театра имени Моссовета.
Первоначально в спектакле «Странная миссис Сэвидж» заглавную роль исполняла замечательная актриса Фаина Георгиевна Раневская, и исполняла ее блестяще. Случилось, однако, так, что из-за болезни она уже не могла выступать на сцене в этой роли и Любовь Петровна Орлова была введена в уже сложившийся, хорошо принятый зрителями спектакль.
Актриса Ия Саввина, работавшая в Театре имени Моссовета одновременно с Любовью Петровной, рассказывала, что, когда та приходила на репетицию этого спектакля, на лицах артистов — его участников появлялось непроизвольное выражение истинного восхищения. Каждый раз она приходила как бы впервые. Она улыбалась — и все улыбались; и всем она нравилась, и ей говорили об этом, не испытывая неловкости или скованности, и она не притворялась смущенной, а по всему было видно, что внимание это ей приятно. Атмосфера на репетициях была дружелюбной и легкой, а в день ее дебюта весь театр волновался и «болел» за нее.
К удивлению зрителей и, думается, режиссуры, это был уже совсем другой спектакль. Как убедителен был созданный ею образ женщины, которая вроде бы олицетворяет человечность, предельную доброту, готовность выполнить самые, казалось, невыполнимые желания близких и весьма далеких людей, но в мире денег, полном ненависти и зависти, попадает за решетку сумасшедшего дома! Образ сумасбродки миллионерши, которую не понимают и незащищенностью которой пользуются, был создан актрисой по-своему, как образ отнюдь не карикатурный и отнюдь не трагедийный, а подлинно реалистический, словно бы до нее и не было блестящего исполнения этой роли выдающимися актрисами современности.
Смелой, мыслящей, эмоционально богатой видел я Орлову и в роли английской актрисы Патрик Кемпбелл в спектакле «Милый лжец» по Джерому Килти в переводе Эльзы Триоле. Спектакль этот был поставлен Григорием Васильевичем Александровым по дружескому совету известной французской писательницы. В личном письме «милой Любе» Эльза Триоле сообщала, что, побывав на спектакле «Милый лжец» в одном из парижских театров, она именно ее увидела в роли Патрик Кемпбелл.
Роль Шоу в спектакле играл М.Ф. Романов, а после его безвременной кончины — Ростислав Янович Плятт.
Позднее музыку к нему написал и прислал своим друзьям Чарли Чаплин.
В этом на первый взгляд очень странном спектакле, в котором Кемпбелл и Шоу по воле автора пьесы и режиссера только и делают, что рассказывают друг другу о своей любви, о своем отношении к искусству и к обществу, в котором они живут, Любовь Орлова буквально завораживала зрителей. Любопытное ощущение приходило ко мне всякий раз, когда Кемпбелл расставалась с Шоу: хотелось, чтобы эта их встреча не была последней. И это ощущение особенно сильно давало о себе знать, когда в годы войны Кемпбелл, одинокая и больная, находясь на юге Франции, буквально догорала, дни ее были сочтены, но духовно она не была сломлена, письма Шоу не давали ей умереть.
Это была отнюдь не камерная постановка. Это был спектакль целенаправленного политического звучания, вскрывающий ложь и лицемерие буржуазного общества. Он действительно зажигал зрительный зал, как и мечтал об этом постановщик спектакля Г.В. Александров.
О том, с какой глубокой личной заинтересованностью Любовь Петровна и Григорий Васильевич относились к этому спектаклю, свидетельствует письмо, полученное мною от них 25 сентября 1964 года. «Уважаемый Алексей Владимирович! — говорилось в этом письме. — Ждем Вас и Вашу супругу на наш спектакль «Милый лжец», который состоится в воскресенье, 27-го, в Театре им. Моссовета. Если вы прибудете в 6 ч. 15 м., то мы сможем посмотреть небольшую выставку, посвященную Бернарду Шоу. Будем очень рады повидать вас. С уважением Л. Орлова, Гр. Александров».
Сразу же после спектакля Григорий Васильевич поймал меня с женой, когда мы выходили из зала, и как-то очень доверительно прошептал, что Любовь Петровна заметила нас в зале и просит ее навестить. И вот мы за кулисами. Постучали в дверь гримуборной. — Входите, пожалуйста! — прозвучал хорошо знакомый голос. Любовь Петровна встретила нас у самых дверей и, усталая, взволнованная, но, как всегда, улыбающаяся, протянула нам обе руки. — Ну говорите, говорите скорее: вам понравилось? Все ли хорошо? Не грешна ли в чем-нибудь?.. Мы горячо поздравили Любовь Петровну и Григория Васильевича. Хотелось, однако, что-то добавить к простому поздравлению. И я сказал, что нас прежде всего поразила сама пьеса, смонтированная из писем таких удивительных людей, как Бернард Шоу и Патрик Кемпбелл. Поразило и то, что на сцене зрители видели всего лишь двух актеров, но, кажется, совсем не замечали этого. И никто другой им не был нужен. Нужны были только эти двое, и хотелось поскорее узнать, что они минуту назад сказали и что еще скажут друг другу. А жена моя добавила, что нас искренне порадовало то, как был принят этот новаторский спектакль. По окончании действия занавес для поклонов открывали раз двадцать, не меньше. И никто, ни один человек в эти минуты не покинул зала. Сцена была усыпана цветами. — И как это приятно, — заметили мы, — что самый яркий букет был вам вручен от Григория Васильевича...
|
|
Главная Об авторе Обратная связь Ресурсы
© 2006—2024 Любовь Орлова.
|