Глава 22. Министр без портфеля

В 1966 году с легкой руки театра имени Моссовета наши зрители узнали имя американского драматурга Джона Патрика. Его «Странная миссис Сэвидж» — оригинальная трогательная пьеса, трагикомедия со счастливым финалом. Про пожилую женщину, которую дети, вернее, падчерица и два пасынка, упрятали в комфортабельную психиатрическую лечебницу. Причина изоляции стара как мир — им не понравилось, что после смерти мужа, их отца, миссис Сэвидж стала полновластной хозяйкой всех семейных капиталов, напугало, что она распорядится деньгами не лучшим образом. Нормальные люди вступили с ней в нешуточный конфликт, а пациенты психлечебницы стали ее союзниками и, проявив завидную фантазию, посрамили корыстных родственников. Такие «переживательные» истории очень нравятся женщинам.

Это отнюдь не пьеса одной роли — остальным исполнителям тоже предложен интересный драматургический материал. Однако Сэвидж, как явствует из названия, здесь главная фигура. При других условиях спектакль мог стать очередной постановкой текущего репертуара. Шел бы годик, потом его тихонько убрали бы. Такие «проходные» постановки существуют у подавляющего большинства театров. Однако благодаря первой исполнительнице заглавной роли, Фаине Георгиевне Раневской, спектакль «Странная миссис Сэвидж» стал одним из самых известных в театре имени Моссовета. Путь же его к успеху был весьма труден.

Началось с того, что Завадский поручил постановку человеку со стороны — режиссеру Л.В. Варпаховскому. Юрий Александрович знал вздорный характер Раневской, представлял, какая нервотрепка предстоит при работе с ней. А он человек миролюбивый, предпочитает спокойствие, поэтому лучше остаться в сторонке. Вдобавок, приглашая Варпаховского, он делал доброе дело — Леонид Викторович 17 лет просидел в сталинских лагерях на Колыме и очень нуждался в поддержке, в работе.

Десятки людей предупреждали режиссера, что с Раневской придется хлебнуть горя. Опасения подтвердились — Варпаховский из-за Фаины Георгиевны измучился с этой постановкой донельзя. Она постоянно делала замечания актерам то за несвоевременный выход, то за тихо сказанную реплику, то за ошибку в тексте. Доставалось от нее и режиссеру. Многие перепалки заканчивались истериками, молодых артисток Раневская доводила до слез. Потом ей не понравились декорации, она требовала переделать их, отказывалась играть. Однако все, в том числе и Варпаховский, терпели ее выходки, потому что понимали — будет триумф. И действительно, спектакль пользовался огромным успехом. Трудно передать словами, как играла Раневская, это надо было видеть.

За шесть лет Фаина Георгиевна сыграла Сэвидж примерно 100 раз. Потом она неожиданно написала Завадскому, что решила уйти из театра. Свое решение Раневская мотивировала непрофессионализмом многих партнеров, их равнодушным отношением к делу, недисциплинированностью. Раз она требовательна к себе, то имеет моральное право быть требовательной и к другим артистам.

Главный режиссер и директор театра долго уговаривали Фаину Георгиевну остаться, однако она была неумолима, приводила новые доводы в пользу своего решения: у нее преклонный возраст, трудно выдерживать большие нагрузки. В некоторых публикациях Раневской приписывают в качестве одного из доводов об отказе слова, что ко всему прочему умер ее любимый партнер Вадим Бероев, а с другим исполнителем роли Джеффа она играть не хочет. Это ошибка — Бероев скончался только 28 декабря 1972 года.

Отказываться от спектакля, приносящего хорошие дивиденды, театру не хотелось, и тогда директор Л.Ф. Лосев предложил заглавную роль Орловой. Любовь Петровна поинтересовалась, знает ли о такой замене Раневская.

— Нет. Но она же сама отказывается играть.

Любовь Петровна ясно представляла реакцию своей конфликтной подруги на такое решение без обсуждения с ней. Поэтому она категорически заявила, что пока Фаина Георгиевна сама не обратится с таким предложением, о согласии и речи быть не может.

Лосев дипломатично маневрировал между двумя звездами своего театра и добился, чтобы Фаина Георгиевна позвонила Орловой.

— Любочка, если я кому могу отдать Сэвидж, так только вам. Сама я играть уже не в состоянии. Да и не хочется участвовать в такой самодеятельности.

Обе собеседницы остались довольны разговором, происходившим в начале 1972 года, когда приближался семидесятилетний юбилей Орловой, который она не то что не собиралась отмечать — об этом даже думать страшно, — а всеми способами пыталась утаить от окружающих круглую дату, жертвуя поздравлениями, юбилейными торжествами и, возможно, наградой. Фраза насчет вечных тридцати девяти лет по-прежнему оставалась ее излюбленным афоризмом. Фаина Георгиевна, безусловно, не стала подводить подругу, не обнародовала это пугающее число, только в одном из интервью сказала, что ко дню рождения Любови Петровны сделала ей своеобразный подарок — презентовала главную роль в спектакле «Странная миссис Сэвидж».

Можно ли считать Орлову и Раневскую близкими подругами? Они познакомились в начале тридцатых годов, когда Любовь Петровна только нашла дорогу в кино и сомневалась, стоило ли окончательно порывать с Музыкальной студией Немировича-Данченко. Фаина Георгиевна на правах старшей посоветовала ей сосредоточиться на кино. Они вместе снимались в «Весне» и во «Встрече на Эльбе». Вместе играли на сцене в горьковском «Сомове». Иногда общались вне театра — созванивались, встречались, а изредка летом не имевшая дачи Раневская приезжала во Внуково. Между ними всегда были хорошие ровные отношения. Фаина Георгиевна хотела передать свою коронную театральную роль именно Орловой, поскольку той были присущи черты характера, которыми обладала созданная драматургом миссис Сэвидж: доброта, человечность, чуткость.

Однако когда Любовь Петровна заменила старшую подругу в популярном спектакле, сквозь благородство Раневской — а оно, без сомнения, было, роль она передала красиво — иной раз прорывалась ревность собственницы. Находясь в плохом настроении, она возмущалась тем, что Орлова готовится играть Сэвидж; говорила, что та не должна была соглашаться на ее предложение; через третьих лиц следила за ходом репетиций. При всей любви к Орловой-человеку надеялась на провал артистки Орловой, надеялась остаться в этой роли непревзойденной.

Зато Любовь Петровна, заменив Раневскую по ее личной просьбе, не чувствовала никаких угрызений совести и с удовольствием репетировала. Благодаря ее легкому характеру репетиции шли без эксцессов, занимавшаяся вводом режиссер Н. Молчадская была довольна понятливостью новой исполнительницы, некоторые артисты, вынужденные ранее покинуть спектакль из-за конфликтов с ершистой Раневской, теперь вернулись. Безусловно, Фаина Георгиевна обладала выдающимся артистическим талантом, однако была человеком нелегким, со странностями. Честно говоря, в театре все слегка утомились от ее непредсказуемых выходок. С Орловой работать гораздо приятнее.

В день первого выступления Любови Петровны в роли миссис Сэвидж артисты «болели» за нее, оказывали всяческие знаки внимания — на минутку, чтобы не помешать, заглядывали в гримерку, приносили букетики цветов, говорили слова поддержки. Трогательное отношение очень помогло «дебютантке». Роль Сэвидж она сыграла с большим вдохновением, и публика хорошо приняла обновленный спектакль.

Слишком мощной актрисой была Раневская, с ней трудно было тягаться. Критики и некоторые зрители сравнивали. Одним зрителям замена нравилась, другие морщились. Моя знакомая, заядлая театралка, которая конечно же видела «Сэвидж» с Раневской, пошла посмотреть пьесу с Орловой. После спектакля она разговорилась с соседом по ряду и, выражая мнение о новой исполнительнице главной роли, с легким разочарованием сказала, мол, это — не то. На что ее собеседник, видимо, рьяный поклонник Орловой, воскликнул: «Да, это — не то. Но это — гениальное не то!» Такие мнения тоже имели место.

Орлова вела себя в театре тише воды, ниже травы и высказывала недовольство крайне редко, когда уж совсем допечет, как это было в случае с «заигранным» до неприличного состояния спектаклем по пьесе Сартра. Другие обиды переживала молча, в себе. Саввина уже долго играла Нору, когда Любовь Петровна поинтересовалась:

— Иечка, а что вам сказали, когда пригласили на эту роль?

— Сказали, что вы устали и больше не хотите ее играть.

— Странно. Меня об этом даже не предупредили, — горько усмехнулась народная артистка.

Тут опять самое время вернуться к сакраментальному вопросу: кто кого создал — Орлова Александрова или Александров Орлову? Получается, что, как ни крути, ведущим в их альянсе был муж. Любовь Петровна никогда не могла постоять за себя. Не могла ввязываться в драку, толкаться локтями, подсиживать других. Вряд ли без него она достигла бы таких головокружительных высот в кино. Кино — это тоже тот еще «террариум единомышленников». Тут зазеваешься — быстро съедят или задвинут куда подальше. Примеры мы видим на каждом перекрестке. Попав в театральный коллектив, где мужа не было рядом, она вела себя не по таланту робко, проглатывала наносимые обиды, подолгу оставалась без новых ролей. Другие ввязывались в любую заваруху, участвовали во всех обсуждениях, «качали права», пытались обратить на себя внимание. Каждый ощущал себя в театре хозяином, а Любовь Петровна — нет. Она, по меткому выражению В. Гафта, была приходящей. Приедет в лучшем случае раз в неделю, сыграет и уедет.

По сути дела, этот театр так и не стал для нее родным домом. Там уже забыли, что она мегазвезда, что народная артистка — не только по званию, по сути — делает сборы. Не такого отношения она заслуживала. Вот, например, в ноябре 1956 года проходили выборы художественного совета театра. Присутствовали 74 человека. Из 26 кандидатур, предложенных на общем собрании, нужно было выбрать 14, проходной балл 37 голосов. За Анисимову-Вульф подано 54 голоса, за Марецкую — 50, за Плятта — 65. У Орловой, народной артистки СССР, любимицы публики, едва ли не худший результат — 17.

И все это при том, что Любовь Петровна была в театре со всеми приветлива, благожелательна, терпелива. Ей удалось погасить немало скандалов, возникавших из-за вспыльчивого характера Раневской. Причинами ее демаршей могло быть что угодно, начиная от творческих установок художественного руководителя и кончая развратными похождениями молоденькой статистки. Начинался скандал, работа прерывалась, и тогда обращались к Орловой, которая умудрялась «разрулить» самую, казалось бы, тупиковую ситуацию.

Она вообще при случае многим оказывала всяческую помощь, даже если ее об этом не просили. Особенно это относилось к медицинским проблемам — доставала лекарства, организовывала приемы у лучших докторов. Возвращаясь из заграничных поездок, одаривала всякими мелкими презентами: ручками, жвачками, губной помадой. Людям приятны подобные знаки внимания, а в период всеобщего дефицита каждую мелочь считали сувениром. Любовь Петровна, получая какой-нибудь пустячок, тоже была очень довольна. Петербургский прозаик Михаил Глинка — обычно журналисты пытаются выдать его за родственника великого композитора, но это не так, — рассказал мне, как в молодости ездил во Францию и в Париже зашел по делам к Элизабет Маньян, той самой, у которой, бывало, останавливалась Орлова. Старушка решила воспользоваться оказией — она попросила советского гостя передать актрисе резиновые перчатки для мытья посуды. В Москве Михаил отвез этот презент на Бронную, и Любовь Петровна с детской непосредственностью обрадовалась посылочке.

Со временем позиции Орловой в театре не укрепились.

Все звания и награды были получены ею раньше, в кино. В театре же особого роста не было, работа шла без громких взлетов и падений. Если учесть «Русский вопрос», когда она еще не числилась в труппе, то за 20 с лишним лет актриса сыграла всего шесть ролей. Занятость, мягко говоря, небольшая — играла в среднем раз в неделю. У других артистов по десять спектаклей в месяц, у Марецкой вообще по шестнадцать. Инертный театральный механизм плохо поддавался усилиям Любови Петровны действовать ей на пользу. Это кажется тем более странным, если учесть, что «звездность» актрисы — безотказный козырь, способный принести огромную пользу. Так же, как ее вольное или невольное отсутствие может навредить театру. Известен случай — его описывает в своей книге М. Кушниров, — когда на гастролях в Донецке Любовь Петровна заболела, и ее заменила дублерша. Так зрители устроили форменный бунт, требовали вернуть деньги за билеты. Знать ничего не хотим! Мы пришли смотреть Орлову, и баста!

Мало того что во второй половине 1973 года у Любови Петровны начались серьезные нелады со здоровьем, так к этой напасти прибавилась еще одна — в театре посягнули на ее единственную оставшуюся роль — миссис Сэвидж. Не отобрали совсем, пока лишь частично — ввели вторую исполнительницу. Таким образом, впервые за много лет совместной работы ее дорога пересеклась с дорогой другой примы театра имени Моссовета, Веры Марецкой.

Две звезды первой величины в «террариуме единомышленников» — еще куда ни шло. Но когда обе становятся исполнительницами одной роли, жди беды.

При каждом удобном случае Завадский называл своих многолетних соратников «строителями театра». Это определение в полной мере можно отнести и к Вере Петровне Марецкой, которую в театре называли «хозяйкой». Она по-настоящему хорошая, любимая зрителями артистка. Опыта ей не занимать — в кино Марецкая начала сниматься лет на десять раньше Орловой, причем сразу в главных ролях («Закройщик из Торжка» и «Дом на Трубной» долго были «хитами» советского немого кино). С Завадским работала с 1924 года, то есть с момента возникновения его студии. В том же году вышла за него замуж, в декабре 1929-го у них родился сын Евгений. Они развелись, когда мальчику было четыре года, однако продолжали работать вместе, сохранив товарищеские отношения. Вера Петровна сопровождала бывшего мужа в его театральных скитаниях. Как киноартистка она очень известна, хотя не принадлежит к плеяде писаных красавиц. Ее визитные карточки в кино, «Сельская учительница» и «Член правительства» — фильмы, которые второй раз станешь смотреть разве что под дулом пистолета. Тем не менее Сталинских премий у нее в два раза больше, чем у Орловой, — целых четыре.

Марецкая — настоящий трудоголик, она занята во многих спектаклях театра имени Моссовета, разумеется, в главных ролях. Вера Петровна была актрисой такого широкого диапазона, что критики затруднялись определить ее амплуа. Приходилось ей участвовать в постановках явно халтурных пьес. Тогда она, по просьбе Завадского, играла для «раскрутки» несколько премьерных спектаклей, после чего тихо-мирно уступала место дублерше.

Неустроенный быт, нелады в личной жизни, которая сопровождалась катастрофическими потерями (два старших брата, выпускники Института красной профессуры, занимавшие высокое положение в журналистике, принадлежали к кругу Бухарина, арестованы и расстреляны в 1937-м; сестра сослана; второй муж Юрий Троицкий погиб в 1943-м на фронте; муж дочери покончил с собой), в конце концов подорвали здоровье Марецкой. С 1971 года Вера Петровна сильно болела — у нее была опухоль головного мозга, часто попадала в больницы, перенесла несколько операций. Резонно рассудив, что ей необходимы положительные эмоции, Юрий Александрович Завадский очень хотел «пробить» для В.П. — так все называли ее в театре — самую высокую советскую награду, звание Героя Социалистического Труда. Для этого требовалась какая-нибудь вызвавшая большой резонанс роль. Подготовка нового спектакля — дело длительное, да еще неизвестно, что получится. Зато можно использовать проверенный вариант — ввести Марецкую на беспроигрышную роль миссис Сэвидж.

К тому времени здоровье Орловой тоже было далеко не идеальным, она то и дело оказывалась в больнице. В принципе, логично, если у нее будет дублерша. Зачем наносить театру ущерб отменами спектаклей? Плохо только, что это Марецкая. Любовь Петровна чувствовала, что «хозяйка» способна оттеснить ее на второй план, забрать себе все лавры. В свое время в репертуаре Марецкой была нашумевшая роль в остросатирической комедии сербского классика Бранислава Нушича «Госпожа министерша». Министершей она держалась и в театре. Орлову, по аналогии, можно считать министром без портфеля — звание есть, а влияния мало.

Прекрасно понимая причины ее недовольства, Завадский и директор театра М.С. Никонов, мотивируя свое решение, напирали на гуманную сторону дела — болен человек, поддержать нужно, помочь. Из-за болезни Марецкая не играла уже пять месяцев, ей делали трепанацию черепа. Другая артистка в подобном состоянии вряд ли справилась бы с ролью Сэвидж. Как ни крути, большая нагрузка. Однако характер у Веры Петровны — кремень. Она сыграла, причем очень хорошо. Хотя сначала московские театралы не приняли ее в этой роли, говорили, что она напрасно это сделала. Однако вскоре поняли, что неправы.

Первый раз Марецкая сыграла миссис Сэвидж незадолго до нового, 1974 года, 27 декабря. Отныне в программке спектакля указывались две возможные исполнительницы этой роли, две народные артистки СССР. По неписаным законам театральной этики артисты одинакового ранга играют поочередно. Но вот прошел январь, за ним февраль, а Любовь Петровну на спектакль не ставят и не ставят.

Марецкая сыграла роль Сэвидж семь раз подряд!

Да, она действительно была здесь хозяйкой. Руководство театра безропотно подчинялось ей. Любовь Петровна звонила директору и художественному руководителю, спрашивала, почему так происходит, почему ей не дают играть. В ответ те пускались в демагогические дебри, ничего толком не объясняя. Мол, Веру Петровну нужно поддержать, недолго уж... Орлова возмущалась, грозила, что будет жаловаться в Министерство культуры, пойдет к министру.

В очерках о выдающихся актрисах прошлого и настоящего часто проскальзывает фраза, ставшая журналистским штампом: «Каждый свой спектакль она играла (или играет) на пределе сил, как будто это последний». Ничего сенсационного в подобном утверждении нет. Настоящие артисты и добиваются успехов, потому что не жалеют сил, выкладываются на сцене до изнеможения. Не являлась в этом смысле исключением и Орлова. После каждого представления «Сэвидж» она чувствовала себя обессиленной, и вообще здоровье беспокоило ее все больше и больше. Сразу после наступления нового, 1974 года Орлова попала в больницу.

Шестого января Любовь Петровна написала из «Кремлевки» Раневской, что однажды разговорилась с лечащим врачом и тот спросил, какую новую роль готовит Фаина Георгиевна.

«И мне было так стыдно и больно ответить, что нет у Вас никакой новой роли. "Как же так? — он говорит. — Такая актриса, такая актриса! Вот Вы говорите, и у Вас нет новой роли. Как же это так?"

Я подумала — нашему руководству неважно, будем мы играть или нет новые роли.

...Я промолчала, а когда он ушел, долго думала — как подло и возмутительно сложилась наша творческая жизнь в театре. Ведь Вы и я выпрашивали те роли, которые кормят театр. Ваша «Тишина», Ваша Сэвидж, которую Вы мне подарили. Лиззи Мак-Кей протолкнула Ирина Сергеевна, Нору — Оленин, репетировали как внеплановый спектакль. Приказ на «Лжеца» я вырвала почти силой от Завадского с помощью Никонова.

Мы неправильно себя вели. Нам надо было орать, скандалить, жаловаться в министерство. Разоблачить гения с бантиком и с желтым шнурочком.

Но... у нас не те характеры.

Я поправляюсь, но играть особого желания нет».¹

Только 9 марта она вышла на сцену в роли Сэвидж, затем еще сыграла в трех спектаклях подряд. После чего, в апреле, играла с Марецкой поочередно. Однако это продолжалось недолго — здоровье обеих артисток ухудшалось. На роль Сэвидж была срочно введена Людмила Шапошникова, которая впервые сыграла ее в начале мая на гастролях в Омске.

Многие годы Любовь Петровна ограничивала себя в еде не только для того, чтобы беречь фигуру. Основной причиной была давняя болезнь поджелудочной железы. Когда она в мае попала в «Кремлевку», как в обиходе называли привилегированную больницу для советской элиты, с лучшими докторами и самой современной медицинской аппаратурой (официальное ее наименование — больница 4-го Управления Минздрава СССР), врачи сначала подозревали желтуху. Однако вскоре анализы показали, что требуется операция по удалению камней из желчного пузыря. Ее сделали в начале лета.

Григорий Васильевич от отчаяния не находил себе места, пускался на всякие ухищрения, лишь бы ободрить, поддержать любимую жену, здоровье которой катастрофически ухудшалось. По сути дела, операция стала для нее приговором: сделав полостной разрез, хирурги поняли, что дальнейшие усилия бесполезны — уже имелись метастазы...

Орлова потом удивлялась: «Мне говорили, что после такой операции остается большой шрам. А у меня всего лишь маленький рубец». Секрет прост — Александров договорился с хирургами, чтобы те продемонстрировали Любови Петровне камни, якобы удаленные во время операции из ее желчного пузыря. Такая разновидность святой лжи настолько стара, что ею уже трудно кого-либо обмануть. Орлова тоже не попалась на эту уловку. Она одобрительно улыбнулась врачам, поблагодарила, сыграла для них маленький актерский этюд — роль человека, с облегчением узнавшего о своем исцелении. Однако актриса понимала, что коварная болезнь прочно угнездилась в ее организме, постепенно высасывая жизненные соки.

В больнице трудно избавиться от мыслей об ужасном, о том, что может завершиться единственная ценность на свете — жизнь. Выслушав успокоительные сообщения врачей, Любовь Петровна заставляла себя настраиваться на мажорный лад, надеялась, что найдутся силы для преодоления болезни. Все время занималась разными мелкими делами, читала, возилась с косметикой. Едва почувствовав себя лучше, попросила мужа привезти ей из Внукова балетный станок, что тот незамедлительно сделал. Григорий Васильевич радовался деловому настроению жены, обсуждавшей с ним планы на будущее. Может, врачи ошиблись, ведь чудеса на белом свете случаются, ведь бывало, что человеческий организм преодолевал недуг, перед которым пасовала медицина. Возможно, тут как раз такой случай, и его Любочка, выздоровев, по-прежнему будет находиться рядом с ним. Болезнь ей в тягость, она рвется домой, на дачу. Мечтает о том, как, выйдя из больницы, станет с трепетом и благоговением относиться к каждому прожитому дню, отринет все неприятности, не будет обращать внимания на интриги, мелкую закулисную возню, заниматься делом и только. Ей хотелось блеснуть перед зрителями в оригинальной, заметной роли, сыграв которую, она заставит всех ахнуть от восхищения.

Любовь Петровна читала пьесы, приносимые ей внучатой племянницей Нонной Голиковой, дипломированным театроведом, но ни на чем не могла остановиться. Иногда рассуждала, подобно гоголевской Агафье Тихоновне: если бы соединить завязку одной с кульминацией другой, да дать главной героине монолог из третьей, да прибавить сюда финальную песенку из четвертой, тогда бы получилась отличная пьеса с ролью для бенефиса.

Наконец всерьез заинтересовалась одной — «Травести», сочиненной румынским драматургом Аурелом Баранга (не путать с написанной примерно в это же время и ставшей очень популярной одноименной пьесой англичанина Тома Стоппарда). Баранга был министром культуры Румынии, его пьесы изредка издавались у нас и даже ставились. Например, Г.А. Товстоногов перед гастролями БДТ в братской Румынии поставил комедию «Общественное мнение». Правда, предварительно режиссер попросил сатириков В. Константинова и Б. Рацера «усмешнить» пьесу, и прилетевший в Ленинград на премьеру автор только диву давался, слушая гомерический хохот в зале. Он явно не ожидал от себя подобного остроумия.

Любовь Петровна в данном случае была далека от каких-либо конъюнктурных соображений. Ей пришлась по душе лирическая комедия о пожилой женщине, хозяйке театра и его ведущей актрисе, способной вопреки возрасту на эксцентричные, безрассудные поступки.

Роль Александры Дан для бенефиса хороша — ее исполнительница почти не покидает сцену, под занавес вообще идут сплошные монологи. Действие пьесы происходит в течение трех дней, начинаясь накануне премьеры спектакля под названием «Травести». Александра Дан — директор театра и его ведущая артистка. Она не знает ни секунды покоя, ее разрывают на части. Находясь в своем кабинете, Александра репетирует новую роль, прерывая творческий процесс перепалками с костюмершей, с режиссером, с суфлером, с бухгалтером, телефонными разговорами с работниками исполкома и цензорами, дает интервью репортерам, по-матерински тепло разговаривает с провинциальной актрисой, приехавшей в поисках счастья в Бухарест... И все это время ее тихоня муж Михай вынужден сидеть в приемной, а записался он к жене на прием, потому что практически не видит Александру дома, не может с ней пообщаться. Здесь же он познакомился с молодой провинциалкой и уже готов на ней жениться. Вдобавок сын Александры и Михая, доведенный невниманием матери до отчаяния, чуть было не покончил с собой...

Все кончится хорошо: премьера пройдет успешно, семья сохранится, а властная Александра поймет, что нужно быть более человечной по отношению к своим домашним. Монологи, переодевания, забавные интермедии — очень выигрышный материал для бенефиса возрастной артистки.

Уже имелся на примете гипотетический партнер — внучатая племянница обратила ее внимание на блиставшего в театре имени Пушкина Константина Григорьева. Из-за своего строптивого характера талантливый актер был вынужден уехать из Ленинграда, где играл в театре имени Комиссаржевской, и в марте 1973 года перебрался в Москву. Вскоре благодаря кино он получит всесоюзную известность — Серый в «Трактире на Пятницкой», Федотов в «Рабе любви», многие другие роли. В апреле 1981-го Олег Ефремов переманит его к себе, во МХАТ, а еще через три года Григорьев спьяну попадет в драку, им же самим спровоцированную, после чего останется инвалидом. Он скончался 27 февраля 2007 года, через несколько дней после своего семидесятилетия.

В июне Любовь Петровна выписалась из больницы. Сразу ехать во Внуково было боязно, в городе все-таки врачи под рукой. Какое-то время жила дома, на Большой Бронной. Однажды она ходила на спектакль с участием Григорьева, и ей было приятно вспоминать, с каким восторгом встретили ее пушкинцы, когда Орлова пришла за кулисы поблагодарить и поздравить актеров с успехом. Поприветствовать легендарную кинозвезду сбежались все, кто только мог. Она видела перед собой приветливые лица, улыбки, сияющие глаза, слышала искренние проникновенные слова. Эх, если бы ее так же встречали в ее театре! Но — нет пророка в своем отечестве...

Открытие осеннего сезона 1974 года в театре имени Моссовета прошло без Орловой — 17 сентября Любовь Петровна в очередной раз угодила в «Кремлевку». Врачи следили за ее здоровьем, сама же она, даже в больнице, продолжала следить за своим внешним видом: аккуратно одевалась, причесывалась. Орлова давным-давно поняла, что звезда — понятие постоянное, она всегда обязана «держать планку», должна светить в любых условиях, а не загораться лишь тогда, когда на нее смотрят театральные зрители или нацелен объектив кинокамеры. Знала, в быту за ней тоже следят: по-особому, с пристрастием. Любая «помарка» во внешнем виде будет замечена и истолкована не в твою пользу. Даже дома Любовь Петровна не любила показываться в непарадной одежде, пусть даже аккуратной, где все подобрано в тон: фартучек, платочек, рубашка. Бывали случаи, когда домработница в отпуске и к мужу постоянно приходят по делам люди. Любовь Петровна мелькнет — откроет дверь, поздоровается, и потом гость, сидя в кабинете с Александровым, слышит только ее голос, доносящийся из кухни: «Вам сделать чай или кофе?.. Вам кофе черный или с молоком?» Когда же крикнет, что все готово, Григорий Васильевич сам пойдет на кухню и принесет угощение.

Орлова все чаще была вынуждена обращаться к врачам, Марецкая тоже. Случались периоды, когда обе звезды одновременно оказывались в «Кремлевке», лежали на разных этажах. Тогда их посещали общие знакомые. Сначала шли к Орловой, потом к Марецкой, или наоборот, как кому заблагорассудится. Вера Петровна, зная, что от нее посетитель идет к Орловой, просила передать коллеге привет. Удивлялась: «Я всегда передаю ей привет, она же мне — никогда». «И не передам! — упорствовала Любовь Петровна, когда кто-либо пытался найти пути к примирению двух выдающихся артисток. — Я не прощаю хамства!»

Понять ее можно. Много имевшая Марецкая отобрала у Любови Петровны единственное, что оставалось, — роль Сэвидж. По сути, лишила ее работы. У Орловой уже не было кино, не было других ролей в театре, не было сил и возможностей ездить с концертами. Приближался закат жизни, и история с «Сэвидж» ускорила его наступление.

Безусловно, радетелей Марецкой тоже можно понять: она тяжело больна, ей необходимы положительные эмоции, которые, возможно, придадут силы. Только Любови Петровне от этого не легче. У нее оставалась одна-единственная роль, единственная возможность выходить на сцену, напоминать зрителям о своем существовании. И ее этого лишали. Что может быть трагичнее для артиста!

Наступили времена, которые нестерпимо хочется пропустить в жизнеописании первой красавицы советского кино, не останавливаться на них. Так, сама Любовь Петровна не желала в подобные дни показываться на глаза людям. Тянет по возможности быстрее проскочить эту черную полосу, да вся беда в том, что не полоса тут, а пропасть — уже приближается черта, из-за которой нет возврата. Звезда угасала. Не было яркой вспышки, какие случаются перед исчезновением небесных светил — сияет-сияет, потом ярко вспыхнула и мигом погасла. Она угасала медленно, постепенно становилась менее заметной, ей самой делалось холодно и неуютно. Жизнь уходила, словно вода в песок. Хотя надежда оставалась и у больной, и у ее мужа, проводившего почти каждый день возле Орловой в больнице. А вид некогда «золотоволосого бога» только усугублял страдания Любови Петровны. Еще недавно ухоженный и холеный Александров из-за переживаний о жене в считаные дни состарился: обмяк, обрюзг, ссутулился, некогда мужественное лицо утратило прежнюю упругость мышц, потускнело, под глазами появились дряблые мешки. И сидели рядом два старичка, за плечами у которых осталась красивая, полная интересных впечатлений жизнь, стараясь ободрить и поддержать друг друга.

На новогодние праздники Орлову отпустили из больницы. Эти дни супруги провели в квартире на Большой Бронной. Обессиленной Любови Петровне даже на машине трудно добираться во Внуково, хотя ее тянуло в дом, где каждый уголок был любовно обихожен ее руками. Она сделала несколько поздравительных звонков знакомым. На вопросы о самочувствии отвечала, что сносное, бывает и хуже. Надеется скоро выписаться и уехать на дачу.

Нельзя сказать, чтобы Орлова и Александров жили анахоретами, но все же для богемы, к которой, несомненно, принадлежали, они вели сравнительно замкнутый образ жизни. Любовь Петровна вообще старалась «выходить в люди» как можно реже. Ей достаточно было того, что при появлении на сцене зал ощетинивается биноклями: зрители пристально вглядывались в лицо артистки, пытаясь понять, меняется оно с возрастом или нет. То же самое происходило в любой компании, разве что без биноклей. Поэтому супруги не стремились на актерские «посиделки» в ЦЦРИ или в Дом актера. Даже в Доме кино бывали редко. Приемы или банкеты посещали, когда было совсем уж неудобно отказываться, как, например, в 1964 году, когда в Москву приезжала Марлен Дитрих. На приеме, организованном Союзом кинематографистов в честь всемирно известной актрисы, удачливой соперницы Орловой, они сидели с постными лицами.

У Любови Петровны и Григория Васильевича со временем выработались особые ритуалы. Во-первых, был священный семейный праздник — ежегодно 23 мая они отмечали день своего знакомства. Старались, отложив все дела, провести свой «красный день календаря» вдвоем, вспомнить прежние времена. Если один из супругов находился в отъезде, то звонил или присылал оставшемуся дома поздравительную телеграмму. Во-вторых, Новый год они предпочитали встречать вдвоем и после двенадцати гулять по внуковскому участку. В этот раз ограничились не столь романтической ночной прогулкой по близлежащему Тверскому бульвару.

Через несколько дней артистке пришлось вернуться в больницу. Там 22 января у нее случился настолько сильный приступ, что Орлова потеряла сознание. Когда медики привели Любовь Петровну в чувство, она принялась уговаривать перенервничавшего мужа, чтобы тот поехал домой — нужно выспаться, тем более что завтра у него день рождения. Григорий Васильевич долго отнекивался, ему хотелось быть рядом с женой. Медперсонал намекнул, что сейчас больная не нуждается в его помощи, и он уехал, чтобы не мешать. Уехал, а в голове, словно птицы в клетке, мелькали беспокойные мысли о жене. Спал плохо, точнее говоря, совсем не спал, только дремал временами. Под утро раздался телефонный звонок, и Любовь Петровна сказала странную фразу:

— Гриша, что же вы не приезжаете ко мне? Я жду... Александров моментально помчался в больницу, приехал туда затемно. Его безропотно пропустили в палату. Любовь Петровна лежала на спине, при его появлении открыла глаза и с усилием произнесла свои последние слова:

— Как вы долго...

В гармоничных отношениях Орловой и Александрова имелась одна странность — супруги всю жизнь обращались друг к другу только на «вы».

Примечания

1. Цит. по публикации Ю. Данилина (Юность. 1996. № 9. С. 87).