Н.Ю. Голикова. «Портрет на помойке»

«Московский Комсомолец».

В их роду три Нонны. Родная сестра Орловой — Нонна Петровна Голикова. Ее племянница — Нонна Сергеевна, и внучатая племянница — Нонна Юрьевна. Правда, последнюю родные называют почему-то Машей. Мы встретились с племянницей Любови Петровны Орловой на даче во Внукове. Маленький, занесенный снегом домик. Калитка без звонка. Нет злобной собаки, как у соседей. Фонарик над крылечком. Толкаем дверь — не заперто. Первыми нас встретили три толстые кошки. Две пестрые и одна черная. Когда нас увидела Нонна Сергеевна, то очень удивилась: «Ну, девки, даете! По такой темноте ходите! Садитесь. Устали небось?».

— Нонна Сергеевна, как складывались отношения между Любовью Петровной и вашей мамой?

— Прекрасно складывались. Мама была старше Любови Петровны на два или три года. Любовь Петровна ее очень любила, исполняла любые ее желания. К примеру, мама захотела корову: ей сказали, что парное молоко очень полезно для слабых легких. И Люба купила маме корову, Дочку.

— Вы часто виделись с Орловой?

— Я с ней жила до замужества. Почему? Вы ведь отдаете своих деток бабушке? Вот и меня мама отдала. Так мы и жили: бабушка, дед, Люба и я. Бабушка всю жизнь прожила с младшей дочкой, или она с ней. Меня воспитывала в основном бабушка. Любе было некогда. Она работала как вол.

— Как она к вам относилась?

— Прекрасно. Никогда на меня не ругалась. Только один раз. За то, что я мечтала пойти учиться на врача, но не пошла: у меня были уже свои дети, за ними нужно было ухаживать. А так Любовь Петровна считала меня своей дочкой. Помню, она часто повторяла: «Зачем мне дети, когда ты у меня есть».

— Нонна Сергеевна, кто был хозяйкой в доме — бабушка или Любовь Петровна?

— Конечно, бабушка заправляла. Она и готовила, и стирала, и в магазин ходила. Любовь Петровна ее слушалась. У нас в доме никто никогда не ругался. Правда, когда бабушке стало много лет, у Орловой появилась домработница...

— Надя?

— Кажется, да. А вы ее знаете? Она еще жива? Так вот. Бабушка очень обижалась, что от ее услуг отказались. Она все хотела для Любы делать сама. Поэтому иногда возникали такие маленькие домашние трения.

— Какой дочерью была Любовь Петровна?

— Отличной. Я еще такой второй дочери ни у кого не видела. Что бы они оба ни захотели — бабушка или дедушка, это тут же беспрекословно исполнялось. Она покупала все: от носков и нижнего белья до обуви и пальто. Люба и строительство дачи затеяла, чтобы их вывозить на свежий воздух. Она старалась заработать для семьи деньги. Всегда.

— У Любови Петровны было два мужа. Какой из них вам больше нравился?

— Каждый по-своему. Хотя, наверное, Андрей Каспарович (Берзин. — Авт.) был моим самым любимым дядей. Когда Люба вышла за него замуж, мы все вместе из Гагаринского переулка переехали к нему в Колпачный, возле Покровских ворот. Помню, у Андрея Каспаровича была огромная квартира. К примеру, в одной из комнат, метров в 60, Люба и еще две ее знакомые занимались танцами с приходящим учителем. Берзин был прекрасным человеком. Почему-то мне запомнилось, как они с Любовью Петровной играли в крокет. Мы приезжали в Воскресенск всей семьей: я, еще совсем маленькая — лет пяти или шести, мама с отцом, Люба с Андреем и мой крестный. Все такие молодые, веселые. И играли так шумно, задорно — до сих пор улыбаюсь, как вспоминаю.

— Вас крестили. Значит, кто-то в вашей семье был верующим?

— Бабушка. Мы с ней в церковь ходили. Люба тоже ходила, но редко. Как-то мы пошли втроем, на Пасху. Церковь была рядом, в том же переулке. Крестный ход, море людей. И мы с бабушкой в этой толпе Любу потеряли. Переволновались жутко. Боялись, что ее затолкают. Потом она нашлась, и мы все вместе счастливые отправились домой. Хотя в сталинские времена с «пережитками прошлого» боролись, в нашей семье все равно и яйца всегда красили, и куличи пекли вкусные, а на Рождество обязательно елку наряжали. Даже в войну.

— Говорят, что за Андрея Берзина Орлова вышла замуж не по любви, а по расчету.

— Не знаю. У них были очень хорошие, теплые отношения. Случилось так, что его сначала посадили в тюрьму, потом выпустили. Потом опять посадили, опять выпустили. И так несколько раз.

— Действительно ли Любовь Петровна говорила со Сталиным о судьбе своего первого мужа?

— Нет, это все легенды. Бабушка боялась, чтобы Любу саму не посадили. Поэтому умоляла не влезать во все эти дела. Мы с бабушкой к Андрею Каспаровичу сами в тюрьму ходили, передачи носили. Его же потом, после войны, выпустили насовсем. Умирать. У него был рак. У меня тогда уже дети в школу ходили, когда он к нам сюда на дачу приехал. Не к Любе, а к нам. Два дня побыл и уехал на родину, к сестре, под Ригу.

— Любовь Петровна знала, что ее первого мужа освободили?

— Да. Но они не встречались. Вы понимаете, тогда время не такое было. А мы позднее с мужем и детьми ездили в те края отдыхать. Я нашла кладбище и могилку «Берзин А.К.». Не знаю: он, не он там лежал. Не у кого спросить было.

— Почему вашу дочь Нонну Машей называют?

— Когда я была беременная, говорила маме: «Мам, не знаю, как назвать ребеночка». А у меня уже Вася был. Ну мне мама и сказала: «Есть Васька, пусть будет и Машка». А муж, когда пошел записывать, подумал, что две Нонны есть, пусть будет и третья. Для ровного счета. Вот так она и получилась Нонна-Маша.

— Как на самом деле Орлова познакомилась с Александровым? Ведь говорят, что она специально его влюбила в себя, чтобы получить роль в кино?

— Ничего подобного. Она играла в театре и ни о чем понятия не имела. А Григорий Васильевич подбирал актрису для «Веселых ребят». И ему, не помню кто, посоветовал пойти в театр. Он пришел, посмотрел и решил, что Орлова подходит. Начались разговоры-переговоры. Как-то раз он к нам пришел с парикмахером Любу перекрашивать. У нее темно-русые волосы были, а Гриша решил сделать из нее блондинку. Как сейчас помню, мы уже переехали обратно в Гагаринский переулок, парикмахер Любу перекрашивает, а я реву. Так жалко. Мне казалось, что ее портят.

— Сколько вам тогда лет было?

— Лет четырнадцать, наверное.

— В вашем доме был какой-то особенный распорядок дня?

— Нет. Но обедать садились обязательно все вместе. У нас такой большой стол был. Когда мы жили еще с Андреем, вместе кушать не всегда получалось: он с работы то раньше, то позже приходил. Но все равно старались соблюсти эту традицию.

— Когда вы выходили замуж, Любовь Петровна справила вам приданое?

— Да вы что? Какое там приданое! Есть нечего. Да и свадьбы как таковой не было. Мы пошли гулять, увидели загс, зашли и расписались. А Люба потом нам сделала праздничный обед, пригласила своего аккомпаниатора Льва Николаевича. Мама, папа были, и все. Очень тяжелое время, ничего не было. Я помню, как-то стояла ночь за ситцем, а в это время умер дедушка.

— Сейчас ходит много слухов, что и брак с Александровым у Орловой был фиктивным. Григория Васильевича даже обвиняют в гомосексуальных связях.

— Полнейший бред. Это были два любящих человека. Они необыкновенно любили друг друга. Особенно Люба, это просто какая-то фантастическая любовь была...

— А то, что они друг друга на «вы» называли?

— Ну и что? Обычная дань уважения. Люба с Гришей так решили. Поэтому у них не так часто и гости бывали — им хватало друг друга. Новый год — только вдвоем. Стол накроют — и на улицу. Независимо от того, где они отмечали — на даче или в квартире. Конечно, и близкие люди бывали. Но, повторюсь, это была настоящая любовь. Когда Люба заболела, Гриша целыми днями у нее сидел. Мы с ним дежурили. День я, день Гриша. До самой ее смерти.

— Любовь Петровна догадывалась о своей болезни?

— Догадывалась. Но эта тема не затрагивалась. Она не говорила, и мы тоже.

— Как она выглядела в последнее время?

— Всегда причесана. Последние недели три, наверное, Люба уже не вставала с постели. А так гуляла. Мой сын приезжал, и мы с ней выходили на улицу. Там же, в Кунцевской больнице, колоссальная территория была... Когда Любу хоронили, очень много народу пришло. Сегодня трудно себе представить, как ее любили.

— Поклонники Орлову сильно одолевали?

— Ой, они меня только недавно в покое оставили. Наверное, старые совсем стали. Сюда на дачу приезжали толпы. Были две особенные, дежурили день и ночь. Выезжая из ворот дачи, Любе даже приходилось ложиться на пол машины, чтобы они ее не заметили. Когда Люба умерла, они на меня переключились. Просто до бешенства доводили.

— После смерти Любови Петровны вы бывали у нее на даче?

— Нет. Меня больше туда не пускали. Григорий Васильевич же женился, и Галька меня не пустила. У меня есть только портрет Любочки в карандаше. Я не знаю, кто его нарисовал. Этот рисунок мне принесла соседка, она его на помойке нашла.

Марлен Дитрих в письмах к Орловой сетовала, что когда она умрет, ее выбросят на помойку. «Неужели и я так буду писать?» — спрашивала Любовь Петровна.