О. Маршева. «Любовь Орлова: советская богиня»

«ТВ-Парк». — 2012. — №6.

Женщина-загадка, о жизни которой было известно абсолютно все — и одновременно почти ничего. Ее мужья и любовники (кроме, разумеется, Григория Александрова) словно растворились в прошлом, с трудом можно найти фотографии Орловой, сделанные не для картотеки «Мосфильма», а просто так, для души. Как будто и не было настоящей женщины, а был лишь миф, образ, созданный для экрана. Все, что нам остается, — это собирать по крупинкам звездную пыль: воспоминания тех, кто ее любил и ненавидел, слухи и сплетни и, конечно, фильмы, давшие сияющей советской богине пропуск в бессмертие.

Милая Любочка

Она была отражением своей эпохи — и в то же время ее парадоксом. В то время как вся страна воспевала идеал женщины-крестьянки и «девушки с веслом», Любовь Орлова, с ее талией, как у Скарлетт О'Хары (43 см!), и золотыми локонами, не только не раздражала, но вызывала, вполне в соответствии со своим именем, любовь. Не любовь даже — обожание. Синдром Орловой — таким диагнозом одаривали советские психиатры несчастных женщин, которые стремились походить на актрису внешне, а в особо запущенных случаях приписывали себя к ее бедным родственникам.

Кстати, о бедных родственниках. Доподлинно неизвестно, была ли Орлова дворянского происхождения, хотя молва упорно одаривает ее родством чуть ли не с царским домом Романовых. Это легко объяснимо: даже по сравнению с другими сталинскими звездами, например Мариной Ладыниной, Любовь Орлова выглядела вызывающе аристократично. Но родители ее не отличались высокими титулами: до революции они были, что называется, интеллигентным «средним классом». Хотя, действительно, в детстве она сидела на коленях у Федора Шаляпина, а Лев Николаевич Толстой как-то подписал ей книжку: «Милой Любочке». Эта книжка, раскрытая как раз на автографе, стояла в ее доме на самом видном месте, как большая ценность.

Мечты о благополучии

Юная хорошенькая девушка в 20-е годы прошлого века мечтала примерно о том же, о чем мечтает сейчас ее сверстница, — стать актрисой. Других талантов, кроме «сиять всегда, сиять везде», Орлова за собой не знала. Во времена НЭПа она училась в хореографическом училище. Потом стала артисткой кордебалета в Музыкальном театре. Хваталась за любой шанс, который бы привел ее к славе и благополучию, даже в том случае (и особенно в том случае), если этим шансом был мужчина. В 24 года Любовь вышла замуж за московского чиновника Андрея Берзина и переехала к нему в отдельную квартиру. В обмен на благополучие и квадратные метры Берзин попросил жену оставить все эти легкомысленные танцы. Но их брак прервался не из-за этого принципиального конфликта, а из-за ареста Андрея. Арестовывали его и раньше (у Берзина была политическая позиция, расходящаяся с «генеральной линией» партии), но всегда он возвращался через три-четыре дня: конец 20-х годов, время настоящих репрессий еще не наступило. Но на этот раз Берзин уехал и не вернулся. Нельзя сказать, что Орлова ничего не пыталась сделать. Уже встречаясь с Григорием Александровым, который, в отличие от ее первого мужа, всегда был «своим» в Кремле, она лично попросила Сталина узнать хоть что-нибудь. Актрису вызвали на Лубянку, сказали, что муж жив и при большом желании она может к нему присоединиться... в ГУЛАГе. Но у Орловой были совсем другие планы. Она не хотела воевать с государством. Она хотела построить свое собственное — пусть маленькое, но суверенное и эстетически прекрасное.

Голубоглазый бог

До Александрова в ее жизни было еще, по крайней мере, двое мужчин: немецкий инженер-химик, редкая птица в социалистической России, и руководитель Музыкального театра Немирович-Данченко, сын одного из «отцов-основателей» МХАТа. С любым из них Орлова могла бы сделать неплохую карьеру: в первом случае буржуазной домохозяйки (а злые языки утверждают, что Орлова выскочила-таки за «интуриста» замуж, но позже тщательно скрывала этот факт), во втором — театральной примы. Но все это было «мелковато» по ее меркам.

Любовь Орлова провожает советских солдат на фронт со станции Баладжары в Азербайджанской ССР (1 апреля 1943 года)

«Я увидела голубоглазого золотоволосого бога, и все было кончено...» — так вспоминала Любовь Орлова свою первую встречу с Александровым. Несмотря на самую обыкновенную фамилию и не слишком публичную профессию (режиссер — не звезда экрана), Александров был легендой Москвы 20-х. Его широкая белозубая улыбка покоряла сердца множества женщин (и даже, возможно, мужчин). Он был в длительной командировке в Америке, где, по слухам, в него влюбилась сама Грета Гарбо. Фотография Греты с автографом «Милому любимому Грише», сделанным губной помадой, была еще одним сокровищем дома Александрова — Орловой, которого Любовь Петровна ничуть не стыдилась, скорее напротив.

До 70-х годов Орлова и Александров оставались главными лицами советского кино (во время 5-го Московского международного кинофестиваля, 1967)

Близкий друг Александрова Сергей Эйзенштейн также, если верить сплетням, был ему больше чем друг. Они почти постоянно были вместе: на съемках фильма «Броненосец «Потемкин», в командировке в Америку, в Москве. И Эйзенштейн страшно ревновал «Гришу» к каждой новой пассии. Но против Орловой даже Эйзенштейн был бессилен. Подарив Александрову кличку «орловский рысак», режиссер почти перестал с ним общаться.

«Добрый Фей» и «Дорогая Фуфа» — так называла Любовь Петровна свою ближайшую подругу Фаину Раневскую (спектакль Театра им. Моссовета «Сомов и другие», 1954)

Кто-то замечал, что союз Александрова и Орловой подпитывался одним чувством — страхом. Мол, 30-е годы были уж слишком «веселыми»: режиссера якобы тяготили его «предосудительные» наклонности, актриса переживала из-за чуть ли не четырех предыдущих браков — слухам вокруг легендарной пары несть числа. Но все было немного сложнее и гораздо естественнее. Они были идеальной парой в высшем понимании этого слова. Александров не был подкаблучником, как и Орлова не была бедной Золушкой в ожидании своего прекрасного принца. Если это и был брак по расчету, то расчет был правильным. Что бы там ни говорили, Орлова любила Александрова, любила именно так, как только могла любить мужчину. Она не хотела, чтобы их брак разрушил быт — она сама установила правила. Обращаться друг к другу на «вы». Просыпаться в разных спальнях (чтобы, не дай бог, муж не увидел ее с утра заспанной и всклокоченной). Их дом — их крепость, а значит, никаких пьяных посиделок до утра. У них была кухарка и домработница, но Орлова предпочитала готовить воскресные обеды сама. Она сама обставляла дом, и у нее был превосходный вкус. Она следила за тем, чтобы ее «златокудрый бог» был одет по последней моде. Отец Любови не был аристократом, но умел себя подать так, что видели — идет барин. Тот же самый трюк она «провернула» со своим мужем.

Орлова и Александров были очень дружны с семьей Чарли Чаплина и во время каждого визита в Европу находили возможность заехать к ним в гости (Любовь Петровна с великим комиком и его женой Уной (справа), Швейцария, 1960)

Да, у них не было детей, но Орлова от этого не сильно страдала. Ей было достаточно любви миллионов, а дети — это хлопоты, расплывшаяся талия и полный бардак в доме. Да, собственно, Александров и был ее единственным любимым ребенком: она его вырастила и воспитала в личном плане так же, как он воспитал ее как актрису. «Идеальная жена» была ее самой гениально сыгранной ролью, ролью для одного-единственного зрителя. И «зритель», Григорий Александров, был действительно счастлив: его актриса создала ему лучшие декорации для жизни из всех возможных.

Одаренная куколка

«Артистка кордебалета» — что она могла знать о кинематографе? Зато Александров знал о нем все. И Любовь безоговорочно доверяла мужу во всем, что касается профессии. Он создал ее, как Пигмалион — Галатею, как Джозеф фон Штернберг — Марлен Дитрих. Именно как Дитрих и была создана она сама. Платиновые локоны, цилиндр в «Цирке», явно позаимствованный из «Голубого ангела», белоснежная кожа. Но у Орловой получилась не слепая копия, а совершенно новый победительный образ. Дитрих была холодна и отстраненна — Орлова буквально светилась изнутри.

Прекрасное лирико-колоратурное сопрано Орловой сделало ее по-настоящему знаменитой на всю Москву (во время концерта, 30-е)

Она была неисправимой оптимисткой и думала только о хорошем. Или умело делала вид. Орлова многих раздражала как раз своей сияющей улыбкой, своим напором, своей буржуазной элегантностью. Но она была выше грязных сплетен и слухов. Никогда ничего не боялась. И никого не боялась, даже Сталина.

Возможно, она была просто его любимой игрушкой: на одном приеме Сталин как бы в шутку заметил Александрову: «Если хоть один золотой волос упадет с ее головы — мы вас расстреляем». Но Любовь Орлова была достаточно умна, чтобы это понимать. Она редко посещала кремлевские банкеты, только когда их невозможно было избежать. И при этом не боялась общаться с родственниками «врагов народа». Она была одинаково внимательна как к звездам, так и к «простым смертным». Фаина Раневская как-то заметила: «Сказать об Орловой, что она добрая, — это все равно, что признать, что Лев Толстой — писатель не без способностей». И это говорила язвительная, желчная Раневская!

Героиня мифов и легенд

За Орловой не числилось никаких серьезных грехов: у нее не было любовников, она не была алкоголичкой, она не писала доносов и не шла по трупам, в прямом или в переносном смысле, чтобы получить роль. Да, она очень заботилась о своей внешности, надеялась перехитрить время, и ей это удавалось лучше, чем подавляющему большинству советских женщин. Ходили слухи, что Любовь Петровна прибегала к «пластике» еще с 40-х годов — во всяком случае, так утверждали близкие. Правда это или вымысел — сейчас уже невозможно узнать. Официально в Советском Союзе первая операция по подтяжке век (и вообще, первая пластическая операция) была произведена уже в 60-е годы. Конечно, Орлова была в числе первых пациенток, но, возможно, что и ранее до этого она не обходилась только «народными» средствами. Хотя куда действеннее были профессиональные секреты Александрова, снимавшего жену через специальные фильтры, под особым освещением, в идеально подобранных ракурсах.

Ее поездки за границу были опять же далеко не такими многочисленными, как о них говорят. Орлова не летала в Париж за парой новых перчаток — эту байку придумали журналисты. За пределами СССР она была только 14 раз, да и то по большей части в странах соцлагеря, Польше или Югославии.

«Она была интеллигентна в прямом смысле этого слова. Она умела все: трудиться над ролью и дружить, заниматься хозяйством в саду и на кухне, обивать тканью мебель и вдохновенно представлять наше искусство за рубежом». Августа Сараева-Бондарь, подруга актрисы

Но как советским людям в то время хотелось сказки, так нам хочется ее и сейчас. Нам хочется верить не только в то, что Любовь Орлова блестяще воспользовалась предоставленным ей шансом, но и в то, что она вообще была Другая. Королева, по ошибке родившаяся не в то время. Взбалмошная, высокомерная, недосягаемая. Купающаяся в золоте, в крайнем случае, как Клеопатра — в молоке. Получающая за роль миллион — как Элизабет Тейлор. Предлагающая народу пирожные в то время, когда ему не хватает хлеба.

Это еще одна роль, которую Любовь Орлова играла всю жизнь. И видимо, так фантастически играла, что мы тоже приняли ее правила. Спустя сорок лет после ее смерти мы снова вспоминаем, пытаемся понять, придумываем ей титулы. Настоящая королева. Богиня. Звезда. Не Сталин, не Александров и уже даже не сама Орлова — это мы сделали ее такой.