Глава 17. Музыкальная история

Третьего сентября 1949 года Александров написал министру кинематографии СССР И.Г. Большакову заявление:

«В связи с большой и разнообразной работой, которую мне приходится вести параллельно с режиссерской деятельностью, как члену Коллегии Министерства, члену Художественного совета к/с "Мосфильм", члену редакционного совета Госкиноиздата, члену редколлегии журнала "Искусство кино" и предстоит вести в газете "Советское искусство" работу члена редколлегии (юбилейный год), как докладчику, лектору, автору статей, участнику конгрессов, фестивалей, вести ВОКСовскую работу и т. д., я крайне нуждаюсь в постоянном помощнике-секретаре, стенографе для связи со всеми организациями и для оформления переписки и литературных материалов, которых особенно много и по картине о Глинке. В связи с этим прошу Вашего разрешения и согласия на оформление помощника в составе съемочной группы к/с "Мосфильм". Фактически такой помощник у меня давно работает (А.И. Маурин), но без Вашего указания оформление его уже в течение многих месяцев затрудняется».¹

Давно — это еще с довоенного времени. Во всяком случае, когда 6 января 1953 года Алексею Ивановичу Маурину понадобилась справка в домоуправление, Орлова и Александров написали, что «он работает у нас в качестве литературного секретаря с 1938 года».

Очевидно, первое время работы у совсем молодого тогда Маурина было не очень много. А вот после войны он ежедневно выполнял разные задания Любови Петровны и Григория Васильевича. В первую очередь Алексея Ивановича загружали всякими мелкими домашними делами. Он приезжал в квартиру звездной четы на улицу Немировича-Данченко, а там его ожидал список поручений (у Орловой почерк разборчивый, Александров же писал как курица лапой): «Оплатить жировки по квартплате и газу»; «Поздравьте от нас Павленко с 50-летием»; «Купить чернил для вечного пера»; «Л. П. просила не привозить никаких вещей, кроме сигарет и очков»; «Желательно получить зарплату»; «Расходы из премиальных денег: профвзносы — 2000 рублей, А. И. — 500 р. Остальные — на книжку»; «Подобрать для брошюры ЛПО письма зрителей с критикой (положительной и отрицательной)»; «Для приезжающих захватить литр столичной водки, ½ кило колбасы, батон хлеба, бутылку красного вина. Остальное имеется»; «Отыскать: портрет Л.П. О., написанный маслом, и мою фотографию с Чаплиным, которые были даны в 1941 году Художественному кинотеатру в период выхода "Светлого пути"». Последняя запись сделана 2 мая 1949 года — попробуй найди через восемь-то лет! По просьбе Маурина завхоз «Художественного» перерыл все кладовые — и следов нет.

Если в течение дня Алексей Иванович не мог связаться с Орловой или Александровым — ведь мобильной связи еще не существовало, — перед уходом он писал своим каллиграфическим почерком новости: «Согласится ли Л.П. выступать в субботу (9.7.49) в Измайловском парке, в воскресенье (10-го) — в Подольске»; «Звонил тов. Генс из отдела новостей международной и советской жизни радиовещания с просьбой выступить со статьей о маразме буржуазной культуры».

Когда его работодатели находились в отъезде, Маурин писал им подробные письма. Например, летом 1949 года супруги обосновались в Алупке. «Во Внукове божественно и прелестно, и я бы ни на какие крымы и кавказы эту благодатную дачную местность не променял, — сообщал Алексей Иванович 13 июня. — Я там был в субботу: на даче все благополучно. Усердием и трудами И.А. (Ираиды Алексеевны. — А.Х.) дача приняла праздничный вид: она свежа, бела и чиста, как невеста. И. А. все побелила, вычистила, вымыла, натерла. Сад трудно узнать: цветут цветы, наполняя всю Вашу зеленую дачную шкатулку чудесным ароматом. Много крыжовника, смородины, меньше клубники, но все это в таком состоянии, что при теперешней жаркой погоде вот-вот поспеет, не дожидаясь Вашего приезда.

Заглянул (по приглашению) к Нонне Петровне, которая напоила меня холодным вкусным квасом. И мать, и дочь изнывают от жары и ждут не дождутся возвращения Любови Петровны.

Григорий Васильевич, передайте Л.П., что Кармен, выбежавшая с радостным лаем меня встречать и бурно обнимать, потом быстро скисла, когда увидела, что я один, и отбежала прочь, с укоризной оглядываясь на меня, как будто обвиняя меня в каком-то преднамеренном обмане. Все время, пока я там был, она изредка подходила ко мне и, жалобно поскуливая, внимательно и вопросительно поглядывала на меня. Мне казалось, что она вот-вот скажет: «Ну, хорошо, а где же моя хозяйка, о которой я так скучаю?» и, вяло и печально вильнув хвостом, снова отходила от меня».²

Случалось, на секретаря обрушивались весьма заковыристые задания. Например, много времени отняла у Маурина эпопея с покупкой обратного билета из Карловых Вар на советские деньги. Это происходило в сентябре 1949 года. Летом, в Алупке, у Любови Петровны не было нормального отдыха — она выступала с концертами. Поэтому в начале осени отправилась лечиться «на воды», в Чехословакию. При себе у нее были чехословацкие кроны на обратный билет. Очень не хотелось тратить валюту, и она начала теребить Маурина, чтобы тот добился разрешения купить билет на советские рубли. Куда только не звонил Алексей Иванович, каких заявлений не писал, однако все выстрелы вхолостую. Любовь Петровна на курорте нервничает — скоро улетать, а разрешения нет. Она названивает Маурину, теребит того, секретарь связывается со всеми возможными инстанциями. Кончилось тем, что пришлось обращаться с письмом к начальнику Управления международных воздушных сообщений ГУВФ СССР гвардии подполковнику Г.И. Столярову:

«С разрешения Министра кинематографии СССР т. Большакова и Министерства здравоохранения СССР (т. Курашева) в Карловых Барах (Чехословакия) находится на лечении Народная артистка РСФСР Любовь Петровна ОРЛОВА. При разговоре со мной по телефону Л.П. Орлова просила меня обратиться к Вам с ходатайством предоставить ей возможность купить обратный билет на самолет из Праги здесь в Москве на советскую валюту».

Все обошлось, и Любовь Петровна вернулась в Москву вовремя — сезон в театре Моссовета в том году открывался 26 сентября. В репертуаре у нее по-прежнему одна роль в уже опостылевшем зрителям многочисленными постановками «Русском вопросе» — на этот спектакль ходили куда как меньше, чем раньше. Но поскольку Орлова ездила с концертами и продолжала сниматься в кино, такой режим ее вполне устраивал. Концертов было много. После победы в стране открывались дворцы культуры, парки, летние эстрады. Артисты стали востребованы как никогда.

Сталинский террор наложил отпечаток на всю жизнь в стране. Люди были парализованы страхом, зачастую боялись проявить независимость своих мнений и суждений, послушно плыли в фарватере сложившихся обстоятельств. Орлова не принадлежала к породе людей, стремившихся делать карьеру, вдобавок характер у нее незлобивый. Поэтому на рожон не лезла, с начальством не конфликтовала. Казалось бы, какое у народной артистки может быть начальство, это самостоятельная фигура, сама себе хозяйка. Но это только на первый взгляд. Когда доходит до дела, то выясняется, что ею руководят не только режиссеры, но и разного уровня номенклатурщики — от министерских до цековских. От них зависят и награды, и звания, и приглашения «в сферы». Конфликтовать с ними — значит лишиться привилегий, а то и заиметь проблемы посерьезнее.

Популярность и любовь зрителей не являлись панацеей от всех бед. Перед глазами стояли примеры Татьяны Окуневской, Лидии Руслановой, Зои Федоровой, по разным причинам оказавшихся за решеткой. Молодая Целиковская тоже хлебнула из-за своей строптивости. После премьеры «Ивана Грозного» у Сталина на Ближней даче в Кунцеве состоялся прием в честь участников съемочной группы. В середине приема Людмиле Васильевне сказали, что генсек просит артистку подойти к нему. Уже принесли горячие блюда, всем одинаковые, только Сталин почему-то ел раков. Жевал, а кусочки панциря выплевывал прямо на пол. Целиковская остановилась рядом с ним, а он продолжал жевать. Постояла, посмотрела, как тот выплевывает остатки еды, повернулась и ушла на свое место. Ну и чего добилась, спрашивается? Вычеркнул исполнительницу роли Анастасии вождь из подготовленного списка лауреатов премии его имени, пояснив: «Царицы такими не бывают».

Да, с начальством нужно держать ухо востро! Это Марлен Дитрих может позволить себе болтать что на ум взбредет. Пожила бы в наших условиях, тогда по-другому запела бы! Об этой Дитрих лучше не вспоминать, сразу настроение портится. Гриша, конечно, поступил неостроумно. Перекрасил Любовь Петровну в блондинку, заставил подражать немке, даже не предупредив, что она будет всего лишь копия. В результате, после «Цирка», кинокритики стали называть ее «звезда а-ля Марлен Дитрих», «вторая Марлен Дитрих». А ей не хочется видеть кого-то впереди себя, она любит быть первой. К тому же Гриша лично знаком с Марлен, видел ее, еще когда та была танцовщицей в берлинском варьете. Пришел туда в компании с режиссером Штернбергом, которому Дитрих сразу понравилась, но бедняга не знал, как к ней подступиться. А Гриша — бойкий иностранец — пошел за кулисы и познакомился, потом и Штернберга ей представил. Через год тот в Голливуде уже снимал Дитрих. Гриша тоже приезжал в Америку, еще неизвестно, что между ним и Марлен было. Во всяком случае Любовь Петровна видела снимки, где они сфотографированы вдвоем. Теперь-то муж там один, половинки с Дитрих она отрезала и порвала на мелкие кусочки...

В марте 1950 года, аккурат к Международному женскому дню, Любовь Петровна как исполнительница одной из ролей во «Встрече на Эльбе» получила от правительства хороший подарок — был опубликован указ о присуждении Сталинских премий. «Встрече на Эльбе» досталась награда первой степени. Она оказалась в одной компании с «Падением Берлина», «Сталинградской битвой» и «Академиком Иваном Павловым». Последняя картина поставлена Григорием Рошалем.

В то время в стране усиленно культивировались биографические фильмы. С появлением звукового кино картины-жизнеописания снимались во всем мире. В этом отношении СССР не отставал от других стран, если не опережал их. Наши картины делались по одинаковой схеме, в общих чертах оправданной принадлежностью к жанру биографий, где нужно двигаться в очерченном хронологическими вешками фарватере. Правда, в советском кинематографе эти биографии больше напоминали жития святых. В детские и юношеские годы главный герой еще не осознал свое историческое предназначение, это обычный ребенок, отличающийся от ровесников разве что феноменальной наблюдательностью. Он замечает и запоминает на первый взгляд обыденные события, которые в дальнейшем невольно подтолкнут его к тем действиям, из-за которых он и будет причислен к лику святых. В данном случае слова «святой» и «гений» можно считать синонимами. После двух-трех хрестоматийных поступков у главного героя вокруг головы появляется ореол и ему открыта «зеленая улица» в бессмертие.

Канонизация проходила по всем законам социалистического вероисповедания. На экранах обладатели вполне земных профессий превращались в пророков, сутками напролет пекущихся о благе отечества, временно страдающего под железной пятой самодержавия. О, они умны, они понимают, что рано или поздно Россия вырвется из-под царского ига, «оковы тяжкие падут», после чего наступит эпоха свободы и справедливости. При этом киногерои обязательно произносят принадлежащие им и ставшие «крылатыми» слова. Авторы держатся за эти цитаты, словно дети за мамкину юбку. Безусловно, такой способ во многом облегчает работу сочинителей — предоставлен готовый материал, не надо самому напрягаться. Знай себе, возводи здание из кирпичиков, предоставленных строгой сталинской цензурой. Но вот что странно — персонажи изъясняются подлинными словами, а всё вместе производит впечатление чудовищной фальши. Кажется, будто присутствуешь на маскараде и наблюдаешь за ряжеными.

Первая волна советских биографических фильмов охватила героев революции и Гражданской войны — «Ленин в Октябре», «Яков Свердлов», «Чапаев», «Щорс» и т. д. После «Петра I» и «Александра Невского» принялись за деятелей русской истории. Тут и «Минин и Пожарский», и «Суворов», и «Богдан Хмельницкий», и «Нахимов». Завершился этот период «Иваном Грозным», после чего очередь дошла до ученых. «Жуковский», «Мичурин», «Александр Попов», «Академик Иван Павлов»... На смену им пришли композиторы.

Григорий Васильевич хотел снять фильм про Чайковского. Петр Ильич еще никем не «оприходован», роль фон Мекк очень выигрышна для Любови Петровны. Написал на «Мосфильме» творческую заявку, и вдруг ему неожиданно позвонил Жданов. Член Политбюро ЦК заявил, что, по мнению товарища Сталина, поскольку основоположником русской классической музыки был Глинка, начинать нужно с него, а Чайковский подождет.

Александров резонно возразил, что совсем недавно режиссер Лео Арнштам снял хороший фильм о Глинке, которому была присуждена Сталинская премия. Зачем же толочь воду в ступе? Чайковский привлечет большее внимание. Однако Жданов моментально приструнил его, дал понять, что товарищи из ЦК и лично товарищ Сталин возражений не потерпят. Кстати, роль фон Мекк все же могла стать для Орловой реальностью в конце шестидесятых годов, когда режиссер Игорь Таланкин ставил фильм «Чайковский». Но об этом позже.

Пришлось браться за дело. После долгих увязок сценаристом назначили средненького прозаика Петра Павленко, а тот привлек к работе свою жену, переводчицу Надежду Треневу. Какой шедевр ожидали получить товарищи из ЦК, назначив режиссера, не имевшего опыта работы над историческими фильмами, и сценариста, не разбирающегося в музыке, сказать трудно. Правда, Павленко хорошо разбирался в сталинских вкусах и такого наворотил, что консультанты фильма только диву давались. Среди знакомых Глинки оказались даже Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Историки подняли авторов на смех, но режиссеру подобные эпизоды сценария пришлись по душе, и лишаться их не хотелось. Утопающий хватается за соломинку, и Григорий Васильевич послал запрос в Институт Маркса—Энгельса—Ленина—Сталина. Он просил сообщить, бывали ли основоположники научного коммунизма в Италии и Испании и если да, то когда именно. Пришел неутешительный ответ, и от этих персонажей скрепя сердце пришлось избавиться, так же как от Бальзака и Мериме. Зато многие другие остались, несмотря на протесты специалистов, желающих для фильма исторического правдоподобия.

Действие начиналось с того, что Глинка и Пушкин случайно знакомятся в 1824 году, во время большого наводнения в Санкт-Петербурге. В реальной жизни поэт тогда находился в ссылке в Михайловском и познакомился с создателем национальной оперы четыре года спустя на одном из литературных вечеров у Дельвига. Тем не менее этот эпизод остался и вошел в картину, как и многие другие «достоверные» факты. Только наводнение пришлось перенести на несколько лет, что оказалось проще.

Забегая вперед, скажем, что Нева во время наводнения снималась на Одесской киностудии. Там имелся специальный бассейн размером 30 на 40 метров, оборудованный электрическими волнообразователями. Вокруг можно было построить любые декорации, и бассейн превратился в Неву — вдоль «берега» протянулись корпуса Адмиралтейства, в лесах высился строящийся Исаакиевский собор, к которому примыкал Сенат. Все эти памятники архитектуры были по несколько метров высотой. К сожалению, волны от работающего механизма получались широкими и круглыми, что не устраивало мосфильмовцев. Пришлось рядом с бассейном установить два самолета У-2 с работающими двигателями (шквалистый ветер) и привлечь к делу пожарных с брандспойтами. Общими усилиями необходимый эффект был достигнут — наводнение на экране выглядит впечатляюще, почти как в современных фильмах-катастрофах.

То обстоятельство, что сравнительно недавно по экранам прошел фильм Лео Арнштама «Глинка», добавило сценаристам головной боли. Желательно отойти от явных повторов, иначе неизбежно последуют обвинения в плагиате, что, как показал печальный опыт «Веселых ребят», достаточно противно. От чего-то поневоле пришлось отказаться. Если в «Глинке» много места уделено крепостному слуге Ульянычу в превосходном исполнении В. Меркурьева, то в «Композиторе Глинке» такого персонажа вообще нет. А ведь из многочисленных биографий композитора известно, что старый слуга Яков Ульянович много лет заведовал его хозяйством. В фильме же функции няньки возложены на сестру композитора Людмилу Ивановну, которую играла Орлова. Очаровательная женщина столько времени посвящает заботам о брате, что просто диву даешься, каким образом она ухитрилась выйти замуж. Ладно бы еще вышла за Даргомыжского, который тоже днюет и ночует в доме Глинки. Так нет же — за какого-то закадрового Шестакова. Там же, за кадром, у Александрова существует виртуальная жена Михаила Ивановича. Композитор успел жениться, потрепать себе нервы, развестись, а зрители эту мегеру и в глаза не видели. Про Екатерину Ермолаевну Керн, дочку «чудного мгновенья» и единственную, кого по-настоящему любил основоположник русской музыкальной школы, в «Композиторе Глинке» нет ни слова. В предыдущей кинобиографии — она одна из главных действующих лиц.

Из истории известно, что Глинку и Пушкина нельзя назвать закадычными друзьями. В своем капитальном труде «Спутники Пушкина» В.В. Вересаев пишет про Михаила Ивановича: «Симпатии его тяготели только к людям, понимавшим музыку. Этим, вероятно, объясняется, что Глинка не сошелся с Пушкиным, как известно, в музыке понимавшим очень мало, и дружил с Кукольником, большим знатоком музыки». Глядя же фильм Александрова, можно подумать, что творец русской оперы и солнце русской поэзии просто не разлей вода. Кто такой Кукольник, зрителям фильма вообще знать не дано. А ведь Нестор Васильевич был автором слов многих прекрасных романсов Глинки, участвовал в сочинении либретто «Жизни за царя» и «Руслана и Людмилы», в своих критических статьях всячески пропагандировал творчество друга. Правда, братья Кукольники оказали на композитора и отрицательное влияние — они сами вели разгульный образ жизни и его втянули в свою компанию, отчего тот стал крепко выпивать. «Пил коньяк, как воду», — пишет В. Вересаев.

Ну, уж про подобную крамолу, разумеется, даже заикаться нельзя. Герой фильма — идейный борец, трибун, пламенный патриот. Хотя, по свидетельствам очевидцев, Глинка был совершенно равнодушен к общественной жизни. Больше того — в реальной жизни он был богат, а в александровском мифе считает копейки. «Был он очень болезнен, постоянно хворал, лечился то у аллопатов, то у гомеопатов; врачи находили у него "целую кадриль болезней"; страдал, между прочим, сифилисом и последствиями алкоголизма, под конец жизни обрюзг и сильно растолстел». Ну, мало ли что там Вересаев напишет. А мы напишем по-другому. У нас он будет энергичным, щеки — кровь с молоком, физически сильным, кочергу узлом может завязать. «Кадрили болезней» не будет — будет триумфальная премьера «Руслана и Людмилы». Дальнейшую жизнь, сиречь эмиграцию Михаила Ивановича — Франция, Испания, Германия, — советскому зрителю показывать не с руки.

В глубине души у Александрова теплилась надежда, что делу поможет музыка восхитительного композитора Прокофьева. Однако Сергей Сергеевич заболел, и врачи запретили ему работать целых пять месяцев.

В подготовительный период фильма, когда он носил название «Славься!», секретарю звездной четы Маурину пришлось работать в поте лица. Уезжая на очередное заседание, Григорий Васильевич оставлял записки с заданиями для самого Алексея Ивановича и для своей ассистентки: «В. Кузнецова должна заняться подбором актеров на роли: Глинки (актер должен быть не известный, типа Юровского, но лет на 15 моложе его), Пушкина (узнать, кого подобрал на эту роль Герасимов), Гоголя, Грибоедова, Крылова И.А., Белинского, Булгарина, Листа, Берлиоза, Некрасова, Лермонтова, Даргомыжского, Серова, Стасова, Герцена, Николая I, Львова, автора гимна "Боже, царя храни!" и его сына». Или: «Актера на роль Глинки искать по портрету Репина. Валя должна в Музыкальном музее просмотреть все портреты как Глинки, так и его современников».

Маурин по большей части обеспечивал режиссера мемуарной литературой — воспоминаниями современников Глинки. Однако не только — когда не было директора картины, он подбирал в Москве и Подмосковье места для натурных съемок, а также готовил режиссеру многочисленные справки. «Вы просили сообщить, что такое "Арагонская хота". Арагония — испанское королевство, со столицей в Сарагоссе (до объединения Испании); "хота" — танец. Таким образом, "Арагонская хота" — разновидность испанского танца».³

Худосочность будущей роли Орлова сразу поняла, прочитав сценарий. «Тс-с, — делает ей знак Людмила Ивановна и торопливо выходит из комнаты». «Людмила Ивановна с явной гордостью отвечает: — Это мой брат композитор Глинка». «Людмила Ивановна роняет голову на руки и, уже не сдержавшись, рыдает». «— Боже, как страшно! — вырывается у Людмилы Ивановны». «Смущается», «улыбается», «радостно вздыхает», «грустно говорит», «встревоженно мечется», «сокрушенно качает головой»... Да, трудных задач перед народной артисткой СССР не ставилось. Вдобавок работа облегчалась тем обстоятельством, что незадолго до «Композитора Глинки» Любовь Петровна «разогрелась» в похожем, как однояйцовый брат-близнец, фильме «Мусоргский».

Картину о создателе «Хованщины» делал Григорий Львович Рошаль — один из немногих режиссеров, который мог позволить себе роскошь обратиться к знаменитой Орловой с просьбой сыграть в своем новом фильме. Все-таки своей «Петербургской ночью» он дал ей «путевку в жизнь», а Любовь Петровна такой человек, что никогда не забывает добрых дел. Она и сама помогает при случае знакомым чем только может, и ценит хорошее отношение к себе, не забывает о нем. Уж на что маленькая и странная роль ресторанной певички Паулы была предложена ей Рошалем в «Деле Артамоновых», и то она согласилась. В «Мусоргском» же роль посолиднее. Певица Юлия Платонова входит в лагерь союзников автора «Бориса Годунова»; она, что называется, «пробивает» новаторское произведение для своего бенефиса.

Заманчивой приманкой для Любови Петровны послужил цвет. «Мусоргский» — первая цветная картина, в которой она снималась. У Орловой не очень большая роль, текста мало, в каждом эпизоде по одной-две фразы. Самая главная сцена в конце — на первом представлении «Бориса Годунова» Платонова поет Марину Мнишек. Показывается маленький отрывок из оперы. Артикуляция рта артистки не совпадает со звуком. Заметно, что Любовь Петровну озвучивала профессиональная певица.

Оба фильма пафосно завершаются премьерами — «Бориса Годунова» и «Руслана и Людмилы».

И вот что характерно. Сейчас эти картины — и «Композитора Глинку», и «Мусоргского» — без содрогания смотреть невозможно: до предела прямолинейное содержание; примитивные диалоги; юмор, рассчитанный на детей младшего школьного возраста, который приводит в безудержное веселье взрослых персонажей картины; окруженный бородатыми представителями «Могучей кучки», восторгающийся звуками любой новой мелодии критик Стасов, своими громогласными сентенциями да и повадками напоминает городского сумасшедшего. Все это наводит изрядное уныние. Однако стоит появиться на экране Любови Орловой, как сразу забываешь обо всех недостатках. До того она хороша, такое очарование излучает эта невероятно красивая женщина, что думаешь об одном — только бы подольше ее показали, только бы не уходила из кадра, только бы не погас этот луч света в темном царстве квазиидеологических разборок по поводу народной и ненародной музыки.

В отличие от некоторых членов Политбюро, Сталин оценил «Композитора Глинку» достаточно высоко. Он только пожелал убрать эпизод, когда, находясь летом на веселой украинской ярмарке (родственнице ярмарки из «Кубанских казаков»?), композитор узнает о гибели Пушкина (трагическое известие шло до него где-то полгода). И сразу солнечный день становится пасмурным — тучи затянули небо, ураган, гроза, потоки воды низвергаются на землю — природа рыдает. Эта прямолинейная метафора не понравилась вождю. В результате реакция композитора на смерть поэта в фильме отсутствует вообще, зрители же узнают об этом из слов, которые «со слезами на глазах говорит Людмила Ивановна» Даргомыжскому.

Генсек внес еще одну поправку: велел изменить название. Сказал, что будто бы до оригинального «Славься!» картина недотягивает. Можно только догадываться, что он имел в виду. Уж чего-чего, а славословий в фильме больше чем достаточно. Правда, относятся они больше к Глинке, чем к Русской земле и ее народу, как в знаменитом хоре из оперы «Жизнь за царя».

Ошибется тот, кто подумает, будто по горячим следам на новую картину обрушился шквал замечаний и язвительных насмешек. Нет, в тот период, в отличие от грозных тридцатых, было не принято ругать отечественные фильмы, выпущенные в прокат. Их так мало, они такие слабые, их необходимо холить и лелеять, чтобы дать возможность советскому кинематографу постепенно окрепнуть. У «Композитора Глинки» тоже была положительная пресса. При этом критики, чтобы уж не совсем наступать на горло собственной песне, находили бесспорно положительные качества картины, а к таковым в первую очередь относится игра актеров. Даже в эпизодах заняты такие гранды, как Михаил Названов и Святослав Рихтер, мелькнул и запомнился молодой Георгий Вицин — Гоголь и, конечно, превосходен в заглавной роли Борис Смирнов.

Отдав должное Смирнову, критики переходили к исполнительнице главной женской роли. Ее тоже хвалили — по определению, народная артистка СССР не может играть плохо. В журнале «Искусство кино» Р. Юренев писал: «Л. Орлова еще раз доказала широту своего артистического диапазона, создав образ сестры Глинки Людмилы Ивановны, доброго ангела-хранителя, верного друга композитора. Роль ее сложна, невыигрышна из-за отсутствия действенных сцен (Людмила Ивановна только слушает, сочувствует, соучаствует), а также из-за однообразия чувств (беспокойство, усталость, грусть). Однако Орлова играет искренне, тонко. Сообщая Глинке, что его жена занемогла, актриса выражает сложное чувство: здесь и осуждение пустой и глупой женщины, и боязнь огорчить брата, и жалость к нему. Сильно, твердо звучат ее слова: "Уехал царь, уехали и придворные", несмотря на мягкость интонации, на желание утешить. И восторг перед гением брата, и боязнь за его будущее звучат в ее восклицании после репетиции хора "Славься". Хорошо почувствовав и передав облик передовой русской женщины середины XIX века, Орлова создала образ, с которым в фильм пришла женственная теплота, обаяние бескорыстной любви, преданности, дружбы».⁴

В общем и целом пресса откликнулась на понравившийся Сталину биографический фильм «для галочки», зрители же на него особо не рвались. Шли, когда больше нечем было заняться.

Несмотря на прохладный прием на родине, за рубежом «Композитор Глинка» кое-какие скромные награды урвал: приз иностранных критиков лучшему фильму на международном кинофестивале 1953 года в швейцарском Локарно, почетные дипломы на фестивале в Эдинбурге и Неделе мирового кино в Мехико. Сразу после фестиваля в Локарно Александров там же, в Швейцарии, показал «Композитора Глинку» своему хорошему знакомому Чарли Чаплину. В своих воспоминаниях, доверять которым особенно нельзя, Григорий Васильевич пишет, как после просмотра растроганный Чаплин «сказал мне, что "это большое и глубокое произведение" и что, с его точки зрения, после такой работы пять лет нужно набираться сил для нового фильма. Я ему с улыбкой ответил, что у нас отдыхать пять лет подряд не принято».

Трудно предположить, что опытный Чаплин совсем не разбирался в киноискусстве. Скорее всего произнести чрезмерную похвалу его заставила простая тактичность (да еще неизвестно, говорил ли он это вообще). Что же касается пяти лет, то поскольку столько отдыхать у нас не принято, то Григорий Васильевич отдыхал до следующей своей картины шесть лет и только потом сделал в соавторстве с Г. Айзенбергом фильм-обозрение «Человек человеку...».

Биографические фильмы не добавили популярности Орловой — что она снималась там, что нет. Зато зрители хорошо помнили ее прежние работы, она по-прежнему оставалась народной любимицей, что подтверждали многочисленные письма. Не на все, а только на самые искренние и толковые послания Любовь Петровна отвечала. Иногда завязывалась регулярная переписка, например, с комсомольцами треста «Башмедьстрой», находящегося в башкирском городе Сибай. Молодежь из Зауралья была настолько покорена доброй реакцией артистки на свои письма, что обратилась с ходатайством в исполком городского совета назвать одну из улиц именем Орловой. Их просьбу удовлетворили. Заодно ее именем там же назвали Дом культуры. Значит, зрители до сих пор любят ее Стрелку, Марион Диксон, Никитину и Шатрову. Это позволяет держаться на плаву, ездить с вокальными концертами, проводить творческие вечера. Выступления нужны, поскольку в театре у нее по-прежнему всего одна роль, а «Русский вопрос» идет все реже и реже. Не очень-то хорошее у нее настроение перед полувековым юбилеем. Да и сама цифра не радует. Пятьдесят лет! Любовь Петровна не ощущает такой возраст. Она по-прежнему делает гимнастику, занимается на балетном станке, соблюдает диету. Какая из ее ровесниц может с ней сравниться! У нее по-прежнему фигура молодой девушки и талия все те же 47 сантиметров, что были много лет назад. Правда, при росте 158 сантиметров это не так уж и удивительно (кстати, рост Григория Александрова — 182 сантиметра).

Другая артистка на ее месте устроила бы в честь пятидесятилетия вселенский трезвон, чтобы отметить юбилей как можно пышнее. Любовь Петровна, наоборот, приложила максимум усилий, чтобы об этом событии, рассекречивающем ее возраст, никто не узнал.

Летом 1952 года случилась очередная напасть. Сталину взбрело в голову организовать ряд показательных процессов над московской «золотой молодежью» — детьми высокопоставленных тузов и шишек, прожигателями жизни, любителями дорогих ресторанов и коктейль-холла на улице Горького. После фельетона в «Комсомольской правде» к таким надолго приклеился ярлык «плесень».

В ходе этой кампании в тюрьме оказался Дуглас-Василий Александров, сын Григория Васильевича от первого брака. У Любови Петровны с ним всегда были натянутые отношения, а после того, как тот устроил на даче бурную вечеринку, они окончательно испортились. Григорий Васильевич опасался, что арест сына нарушит его размеренный образ жизни, отрицательно скажется на его положении. Поэтому он вел себя тише воды, ниже травы. Дуглас просидел в тюрьме чуть ли не год, и за все это время отец навестил его всего один раз. Неприятная ситуация разрешилась благодаря глобальным событиям — в марте 1953 года умер Сталин. Вскоре Дугласа выпустили из тюрьмы.

Внучатая племянница актрисы Н.Ю. Голикова пишет в своей книге «Актриса и режиссер», что смерть вождя Любовь Петровна спокойно прокомментировала словами: «Наконец-то он сдох». Причем это было сказано не в запальчивости — не то что вырвалось, и сама потом забыла. Нет, она еще потом своему молодому коллеге по театру сказала: «Наконец-то сдохла эта злая собака».

В той же книге Нонна Юрьевна удивляется, что один из лучших биографов Орловой Ю. Сааков засомневался в правдивости этих слов. Помилуйте — да кто бы поверил! Любовь Петровна принадлежала к той достаточно небольшой части советских людей, которые никак не пострадали от сталинских репрессий. При этом ей не пришлось стать отщепенкой, уйти во внутреннюю эмиграцию, затаиться, скитаться по чужим углам и жить на жалкие гроши. Она процветала. Она имела все мыслимые и немыслимые блага, каталась будто сыр в масле. С какой стати ей вдруг проклинать режим, при котором столь прекрасно жилось?!

Больше того — судя по простодушным мемуарам ленинградского историка музыки А.М. Сараевой-Бондарь, в последние годы жизни Орловой ставшей ее близкой приятельницей, Любовь Петровна говорила прямо противоположное и всячески обеляла диктатора: «Оргий и пьянства на приемах никогда не бывало, все было даже аскетично, прелюбодейств никаких. И просто невозможно представить себе, чтобы над Сталиным, стоявшим на Мавзолее, во время дождя кто-то холуйски держал раскрытый зонтик. Почему во всем сегодня обвиняют только его? Ведь короля играет свита».⁵ Анализ, разумеется, неглубокий, но понятный.

Примечания

1. РГАЛИ. Ф. 3013. Оп. 1. Ед. хр. 168. С. 60.

2. Музей кино. Ф. 46. Оп. 1, № 38/6.

3. Там же.

4. Искусство кино. 1952. № 10. С. 77—78.

5. Сараева-Бондарь А.М. Силуэты времени. СПб.: Историческая иллюстрация, 1999.