М. Туровская. «"Волга-Волга" и ее время»

«Искусство кино». — 1998. — № 3.

Статья подготовлена к печати на основе доклада-гипотезы, который был прочитан на симпозиуме, посвященном советской комедии в Loyola Uni, New Orleans, USA.

В истории советского кинематографа музыкальной комедии Григория Александрова «Волга-Волга» во всех случаях обеспечено почетное место. В ортодоксальной истории советского кино — как одной из лучших кинокомедий, удостоенной Сталинской премии I степени. В пересмотренной истории — как одного из самых веских доказательств «оглупления» народа, иллюстрацией циничного сталинского лозунга «Жить стало лучше, жить стало веселее».

Если «Волга-Волга» и не вызывает таких страстей, как пресловутые «Кубанские казаки» Ивана Пырьева (благо, речь не о деревне), то в букве приговора сомневаться едва ли приходится.

В «деле» «Волги-Волги» есть два безусловно отягчающих обстоятельства. Во-первых, личный, по-видимому, заказ Сталина, о котором Г. Александров со свойственным ему простодушием сообщил корреспонденту «Вечерней Москвы»: «Вслед за нашими фильмами «Веселые ребята» и «Цирк» перед нами была поставлена задача: создать комический фильм без лирических и мелодраматических отступлений»¹. Если учесть, что работа началась в 1936 году, фильм вышел на экраны в 1938-м, а Сталинскую премию он получил в 1941-м, то смысл сталинского заказа станет очевидным.

Во-вторых, это была любимая лента вождя, которую он смотрел энное число раз и даже послал в подарок Рузвельту.

Между тем рассматривать фильм в свете сталинского отношения (так же, как, положим, спектакль «Дни Турбиных» по М. Булгакову) — это значит и сегодня продолжать плясать под дудку вождя. Мне кажется, прошел достаточный инкубационный период, после которого историк может взглянуть на фильм диахронически: в социопсихологическом контексте того времени и объективно, внепублицистически. И тогда окажется, что «Волга-Волга» — одна из самых бурлескных и даже абсурдистских лент советского кинематографа.

Еще более абсурдно выглядит история ее создания. Я называю свое исследование гипотезой, потому что восстанавливаю эту историю по отрывочным и косвенным данным: слишком многого в ней недостает.

Обычно сегодняшняя «презумпция виновности» исходит из того, что картина не соответствует правде жизни: «в то время, как... — художники говорили совсем другое». «Волга-Волга», сделанная в конце 30-х, может претендовать едва ли не наибольший угол отклонения, уступая разве что упомянутым «Кубанским казакам».

Понятие жанра в этом случае в расчет не принимается вообще. Я не считаю, что жанр фильма нужно ограничивать понятием сатиры, хотя в «Волге-Волге» присутствует официально заданный, официально признанный, действительно классический сатирический персонаж — бюрократ Бывалов, исполненный И. Ильинским. Здесь разговор может идти и о пародии, гротеске, абсурде.

И оказывается, что более абсурдную ситуацию, чем во время работы над этой самой «бездумной» комедией, представить себе нельзя.

Несколько анонсов «Волги-Волги», равно как и документы приемки картины, могут поставить в тупик любого историка искусства. Чешский анонс: сценарий Н. Эрдмана, М. Вольпина, Г. Александрова, оператор В. Петров. Немецкий: режиссура Г. Александрова, камера В. Переславцева. Итальянский: сценарий и режиссура Е. Александрова, оператор Б. Петров. В подлиннике приемки фильма указан автор сценария и режиссер Е. Александров, операторы В. Петров и В. Переславцев; в Аннотированном каталоге (1961) — авторы сценария М. Вольпин, Н. Эрдман, Г. Александров, главный оператор Б. Петров.

«Волга-Волга». Старший лоцман — В. Володин

Зато в многочисленных отчетах прессы со съемок мы не найдем ни Петрова, ни Переславцева, но прочитаем, что режиссер — Г. Александров, его сорежиссер и шеф-оператор В. Нильсен (или «орденоносец Нильсен»). И это не в начале съемок, а уже после «3-месячной экспедиции по Москве-реке, Оке, Волге, Каме и Чусовой». До съемок же — «т. Александров вместе с т. Нильсеном объехал весь Урал». Так что реальное положение дел окончательно запутывается. Но все становится на свои места, если вспомнить, что фильм снимался в годы репрессий, и оптимистическая «Волга-Волга» в этом смысле не представляла исключения.

Из скупых упоминаний можно представить себе примерно следующее.

Г. Александров снимал «Веселых ребят» по сценарию Н. Эрдмана и В. Масса, оператором был В. Нильсен. Н. Эрдман был к этому времени автором знаменитого «Мандата», поставленного на сцене Театра имени Вс. Мейерхольда, и запрещенной уже пьесы «Самоубийца». Готовый спектакль Мейерхольда был снят с репертуара в результате посещения правительственной комиссии во главе с Л. Кагановичем. Заступничество режиссера, как и К. Станиславского (он тоже мечтал поставить «Самоубийцу»), не помогло. А во время съемок «Веселых ребят», когда авторы были в экспедиции, В. Качалов на кремлевском приеме в присутствии Сталина, будучи в подпитии, неосторожно прочитал одну из басен Н. Эрдмана (иногда их приписывают В. Массу). В результате прямо со съемок оба автора были препровождены в Сибирь, в Енисейск, в высылку (дело было еще сравнительно раннее). Получив поражение в правах, Н. Эрдман затем поселился недалеко от Москвы (-100 км), в Калинине, вместе с М. Вольпиным, которого выпустили из лагеря.

По-видимому, Г. Александров тогда и пригласил их для работы над «Волгой-Волгой». Было ли это верностью дружбе? Смелостью? Легкомыслием? Избалованностью? Или точным расчетом? Утверждать что-то с уверенностью трудно, но всем понятно, что у Александрова были заведомо опальные авторы, которые в Москве могли появиться только нелегально.

Зато шеф-оператор и сорежиссер В. Нильсен после успеха «Веселых ребят» был очень уважаемым орденоносцем — перед Всесоюзной конференцией Сталин наградил кинематографистов орденами раньше всех и щедрее всех из деятелей искусств.

Но когда съемки фильма подходили к концу, В. Нильсен был арестован. Случилась заминка, главного оператора назначили не сразу — отсюда разнобой в сведениях.

Однако и на этом дело не кончилось. По свидетельству М.В. Мироновой — замечательной актрисы, роль которой (она играла секретаршу Бывалова) уже в монтаже была сведена к минимуму, дабы не соперничала с Орловой, — во время съемок был арестован и очень уважаемый директор картины Захар Дарецкий.

И даже все эти экстраординарные события на судьбу фильма не повлияли, он был доведен до конца, хотя поначалу отнюдь не признан шедевром. В заключении политредактора (протокол № 538/38 от 11 апреля 1938 года) сказано: «Художественный уровень к/ф невысок. К/ф крайне растянут, в него много введено шаблонных комических ситуаций, совершенно ложно показана сцена на олимпиаде в конце к/ф». И предложено: «Сократить всю 11-ю часть (конец к/ф). Убрать сцены суматохи на олимпиаде; сдергивания капитаном брюк со Стрелки; всю сцену объяснения Стрелки с Алешей под столом; падающий стол; бегающий председ. с призом».

Надо отдать справедливость режиссеру, он не пожертвовал ни брюками, ни сценой под столом. Но кое-чем он поступился.

Так, в воспоминаниях Вениамина Смехова есть такой эпизод, рассказанный ему Николаем Эрдманом.

«— Да, когда фильм был готов и его показали Сталину, еще без титров, то Гриша приехал ко мне, где я сидел, — в Калинин. И он говорит: «Понимаешь, Коля, наш с тобой фильм становится любимой комедией вождя. И ты сам понимаешь, что будет гораздо лучше для тебя, если там не будет твоей фамилии. Понимаешь?» И я сказал, что понимаю...»².

То, что этот эпизод относится именно к «Волге-Волге», ясно из свидетельства Надежды Яковлевны Мандельштам: по совету Бабеля, получив — 100, Мандельштамы поехали в Калинин, к Эрдману, который и помог им устроиться.

Так что «презумпция виновности»: «в то время, как народ...» — по отношению к более чем абсурдной и более чем типичной истории съемок веселой комедии не работает.

Какова на самом деле была доля участия Н. Эрдмана в легкомысленной «Волге-Волге»? Действительно ли, как вспоминает К. Минц, «сатирическим пером» автора «Мандата» были написаны сцены Бывалова?³ И они ли одни? Действительно ли Эрдман относился к кино как к поденщине, где первично изображение, а ведь Эрдман был «человеком слова»? Или справедливо предположение Н.Я. Мандельштам, что «Эрдман обрек себя на безмолвие, лишь бы сохранить жизнь»?⁴ И была ли «прощальная басня»:

Однажды ГПУ явилося к Эзопу
И хвать его за жопу.
Смысл сей басни ясен:
Не надо этих басен! —

последним, что он сказал вслух? И были ли написанные в 1921 году строки:

О, времени бесцветная река,
Влеки меня порывистей иль тише,
Что хочешь, делай, но не обрекай
Меня, преступника, на каторгу бесстишья, —

пророчеством?

Сегодня трудно ответить на эти вопросы. Однако, читая интермедии Эрдмана к чужим пьесам или даже о его маленьких житейских шутках (перед зеркалом, когда в ансамбле НКВД, куда взяли его и Вольпина во время войны, ему выдали шинель: «Знаешь, Миша, мне кажется, за мною пришли»), видишь, что в сущности своей Эрдман никогда не менялся.

Кто-то — кажется, К. Минц — справедливо заметил, что для Эрдмана эстрада, мюзик-холл, кабаре, для которых он писал куплеты и репризы еще до «Мандата», были не менее существенны, чем театр и кино. Просто в русской традиции, как известно, и кабаре, в том числе политическое, и малые эстрадные формы не пользуются таким вниманием и уважением, как это было в Германии или Франции.

В свете всего этого хочу высказать предположение, которое проверить, увы, не могу⁵.

Обращаясь сегодня к «Волге-Волге», я — повторяю — нахожу ее одной из самых бурлескных лент советского кино, самопародией жанра, хотя меньше всего хочу заподозрить в этом достаточно благонамеренного, но, может быть, не слишком проницательного Г. Александрова.

Что до Эрдмана, то в его творчестве «Волга-Волга», может быть, дает новую ноту.

Принято считать, что фильм «Волга-Волга», согласно исходной аннотации, «рассказывает о богатстве и расцвете народных талантов в нашей стране. В пределах этой темы он сатирически высмеивает бюрократизм, косность, карьеризм». На самом деле город Мелководск, изображенный в первой половине ленты, — одна из самых удивительных пародий нашего кино. Ведь что на двадцатом году советской власти мы застаем в Мелководске? Поголовный расцвет народных талантов и повсеместный идиотизм существования. Не знаю, сочинил бы современный абсурдист такое захолустье в годы пятилеток? В городе практически не знают, что такое телеграф. Вспомним, веселая Стрелка везет телеграмму о смотре самодеятельности Бывалову. Этот быстрый вид связи упирается в самый медленный вид транспорта — паром, который к тому же застревает посреди реки, и телеграмму приходится передавать «из уст в уста», как в старину: до Мелководска цивилизация не добралась. Известие о телеграмме везет официальному объекту сатиры, Бывалову, на телеге с бочкой водовоз. На знаменитый «удивительный вопрос: почему я водовоз?» приходится ответить: потому что в городе Мелководске нет не только телеграфа, а и водопровода, и даже примитивной колонки. Не менее знаменитая игра И. Ильинского и М. Мироновой обнаруживает и другое недоразумение: единственный в городе телефон, проведенный из кабинета Бывалова в гараж, даже в таком виде не работает и требует, как и телеграф, голосовой связи.

Весь город занят одним: песнями и плясками (если вернуться к жанру басни, вспоминается известнейшая из басен Крылова «Стрекоза и Муравей»: «Ты все пела — это дело, так пойди же попляши»). Ни одно учреждение в городе не занято своим делом: в местном «Нарпите» не кормят, дворник не следит за домом — все население поет и пляшет под руководством неутомимой Стрелки (письма, естественно, второстепенны для нее). Музыкальная контаминация классики и балалайки, блестяще осуществленная И. Дунаевским, в высокой степени пародийна.

Если на минуту вернуться к Эрдману, то по сравнению с его сатирическими пьесами «Мандат» и «Самоубийца», где объектом рассмотрения так или иначе является опоздавший к смене идеологии и строя обыватель, в «Волге-Волге» пародия впервые обращена на то «священное чудовище», каким всегда было то, что принято называть «народом».

Можно предположить, что образ Мелководска навеян вынужденным знакомством автора с малыми городами, куда на двадцатом году советской власти цивилизация и не заглядывала.

Еще более это относится к мелководскому транспорту: кроме упомянутого парома приречный город располагает единственным плавсредством — колесным пароходом прошлого века, да и то не отечественным:

Америка России подарила пароход,
С носа пар, колеса сзади
И ужасно, и ужасно, и ужасно тихий ход.

На этом допотопном, давно уже поставленном на прикол пароходе и отправляются мелководцы-«классики» в Москву на олимпиаду, в то время как их соперники плывут на совсем уж древнем плоту и даже струге⁶.

Я уже не говорю о блестящем комедийном типаже лоцмана или кормчего, который стоит у руля «Севрюги» и сажает ее на мель, топнув ногой, проваливается сквозь все палубы парохода. Хорошо, что «великий кормчий» не захотел принять пародию на свой счет: уничтожали и за меньшее.

Что же касается того момента «метаморфозы», когда мелководская Россия внезапно превращается в некий образ индустриальной державы с белыми пароходами, военными кораблями, гидропланом, дирижаблем, эпроном, стаей яхт и прочей социалистической явью, то мифологизм этого мгновенного перехода в другой хронотоп не оставляет сомнений, а такой энтузиазм скорее всего принадлежит самому режиссеру.

Безоблачная праздничность александровского экранного кича, наложенная на структуру, вовсе не безобидную по своему смыслу, не только в свое время сделала картину «проходимой» (хотя к ней пришлось приложить дидактический эпилог), но в диахроническом аспекте увеличила ее пародийность, граничащую с абсурдом. Однако александровская киногения — предмет для особого исследования, я на ней специально не останавливаюсь.

Будь жив Николай Эрдман, можно было обратиться к нему и расспросить его самого — увы, упущенная возможность.

В заключение привожу слова М.В. Мироновой, друга Масса и Эрдмана: «Выслан был Володя Нильсен — оператор картины, и выслан был во время съемок Захар Дарецкий — один из лучших директоров. Люди пропадали. Причем бывало так: вы сидите втроем, вы и ваши хорошие знакомые. Один из них рассказал анекдот. Ваш знакомый рассмеялся, а вы нет. На следующий день знакомого нет. Кто из нас донес? Может быть, где-то подслушивание было. У Менакера всегда портфельчик был в прихожей — зубная щетка и все такое.

Так что из нашей картины постепенно исчезали люди. Доснимал, по-моему, уже Петров.

«Волга-Волга». Бывалов — И. Ильинский

Александров не был очень смелым человеком, как вы знаете. И если бы он понял — я, между прочим, об этом и тогда думала, — если бы он понял, может быть, даже и не стал бы это снимать: сумасшедшая самодеятельность, которая там была, — это же все пародийно. Потом вот эти теплоходы, корабли...

Роли моей не стало, ее Александров вырезал — это была параллельная Орловой романтическая линия, влюбленность в Тутышкина, так, конечно, было нельзя.

Захар Дарецкий пропал еще в экспедиции. Он был знаменитый директор. Приехал другой.

В том, что сценарий сотворялся пародийно, я не сомневаюсь. Но если бы Григорий Васильевич это понимал, он этого не сделал бы, и мы об этом говорили с Массом. Владимир Захарович потом говорил: «Александров не был настолько смел, чтобы сделать это понимая». Так он говорил, когда уже вернулся...»

Примечания

1. «Вечерняя Москва», 1938, 5 апреля.

2. Цит. по Эрдман Н. Пьесы Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. М., 1990, с. 407.

3. Там же, с. 401.

4. Там же, с. 443.

Н.Я. Мандельштам вспоминает, в частности, сюжет рассказанной Эрдманом пьесы, построенной на смене обычного и казенного языков, которую он «заранее решил не писать».

5. В РГАЛИ в деле «Волги-Волги» хранятся лишь режиссерские экземпляры, а архив Г. Александрова, находящийся у наследников, недоступен.

6. Струги на самом деле были построены для фильма «Стенька Разин», но Александров не преминул их использовать.