Галина Корягина: «После смерти Любови Орловой Александров женился на своей невестке»

«Комсомольская правда». — 5 июня 1998.

Тайны самой загадочной звездной пары раскрывают племянницы прославленного кинорежиссера ... В ЭТУ КВАРТИРУ я попала почти случайно — как попадают по ошибке телефонистки в другой город и чужую страну. Зашла по мимолетному делу — и не смогла оторвать взгляд от необычной обстановки квартиры: старинная мебель, много «киношных» фотографий на стене, и почти на всех — одни и те же известные всей стране лица...

Две женщины, мать и дочь, перехватили мой взгляд: «Вы хотите спросить, что в этом доме делают фото Александрова и Орловой? Мы обе знаем их с детства. Я — его родная племянница, а это — внучатая».

Стоит ли говорить, что ушла из этой квартиры я не скоро...

Эти снимки, а также факты, которые рассказали мне Галина и Татьяна Корягины, никогда и нигде раньше не публиковались.

— Правда ли, что Александров — псевдоним, а настоящая фамилия вашего дяди вовсе даже Мормоненко?

— Мормоненко был дед, он приехал в Екатеринбург с Украины, открыл там ресторан и гостиницу, а однажды, вернувшись с охоты, упал со стула и скончался от кровоизлияния в мозг. Почему дед сменил фамилию, никто не знает, возможно, потому, что они приехали с большими деньгами и это скрывали. Потом наступила революция, и бабушка с детьми — Гришей и моей мамой Машей, он ее называл Бумажкой, — уехали жить в Москву уже как Александровы. В Екатеринбурге у них некоторое время жил знаменитый кинорежиссер Иван Пырьев, который голодал, — время было тяжелое, и они его кормили. Поначалу Александров и Пырьев очень дружили, потом поссорились их жены — Марина Ладынина и Любовь Орлова, из-за этого взаимоотношения были подпорчены.

— Из-за чего поссорились?

— По-видимому, из-за того, что обе были звездами.

— Как вы называли своих знаменитых родственников?

— Ее — только Любовь Петровна, а его — дядя Гриша. А он меня звал де Галль — по аналогии с де Голлем и, когда я к нему приезжала в гости, всегда говорил: «Ну вот — де Галль приехал!».

— Любовь Орлова была ведь второй женой Григория Александрова?

— У него была совершенно очаровательная первая жена, его однофамилица Ольга Александрова.

Она родила ему прекрасного сына, которого назвали Дуглас — в честь американского актера Дугласа Фэрбенкса. В то время Фэрбенкс с Мэри Пикфорд как раз приезжали в Москву, а Григорий Васильевич был на них помешан. Когда он вернулся из Америки — он был там с Сергеем Эйзенштейном, — узнал, что жена ему изменила. Говорят, она была любовницей известнейшего актера Бориса Тенина — забеременела от него и умерла во время родов. И мой брат Дуглас остался один.

Воспитывала его тетка, сестра Ольги Александровой. Он был очень добрый, потрясающий человек. Однажды он эту свою тетку нес на руках из больницы, ему сделалось плохо, и он за секунду умер от разрыва сердца, в 43 года.

На похоронах было море людей, его все любили, а Григорий Васильевич, он был совершенно спокоен. Спустился, как всегда, со второго этажа, ел свою любимую еду, пил кофе и вообще вел себя так, как будто ничего не произошло. Вообще он умел здорово выключаться — как из штепселя, — если ему что-то было неприятно. Однажды мы с друзьями пытались пригласить на дачу Высоцкого. Я просила: «Дядя Гриша, ну давай его позовем, я так Высоцкого люблю!». Он сказал гениальную фразу: «Галочка, зачем нам это надо, это так тревожно...». И так и не пригласил. Дача во Внукове, к слову, была роскошная, эскизы планировки рисовал сам Григорий Васильевич, все было сделано с большим вкусом.

— Это правда, что там был оборудован кинозал?

— Никакого кинозала не было! Но в самой большой комнате в стене был сделан большой белый экран из камня — Григорий Васильевич мечтал, чтобы художник нарисовал сюжет «Похищение Европы»: бык, и на нем восседала бы Любовь Петровна. Вот потому этот кусок чистым и хранили, а его все принимали за экран.

— Вы помните, как Орлова вошла в жизнь вашей семьи?

— Поженились они во время съемок «Веселых ребят». Мы жили на Бауманской, и, когда она к нам приезжала, у подъезда всегда стояла толпа. Она сердилась и говорила: «Это Галка, наверное, наболтала!». Квартира у нас была коммунальная, и однажды Любовь Петровна вдруг пошла на общую кухню мыть посуду.

Все соседи выбежали брать у нее автографы.

— Какая она была — фантастическая?

— Она преображалась на экране, а в жизни была совсем другой. Маленького роста, худощавая, невзрачная даже — но он так умел ее снимать, что она казалась выше. Если она была без грима, то выглядела неважно — у нее был не очень хороший цвет лица. Красавицей ее сделал Григорий Васильевич: заставил вставить великолепные фарфоровые зубы и покрасил в белый цвет волосы. Когда он был в Америке, он был влюблен в Марлен Дитрих и, когда вернулся в Москву, искал актрису, из которой можно было бы вылепить Марлен.

— История их знакомства обросла легендами.

— Она работала в Театре Немировича-Данченко вместе с Сергеем Образцовым, и Григорий Васильевич его однажды спросил: нет ли у тебя актрисы, которая и поет, и танцует? Он ответил: есть. Непосредственно же их познакомили художники Кукрыниксы — они устроили ужин с коньяком, и их пригласили. Григорию Васильевичу очень понравилось, что в Орловой что-то такое игривое было и озорное — как раз то, что он искал для своей Анюты.

— И как с этим озорством сочеталось их легендарное «Вы», которому они не изменили все 40 лет супружества?

— С мещанской точки зрения это странно, на самом же деле — совершенно заурядная история. Они были товарищами по общему делу, и друг друга в этом смысле очень устраивали. Григорий Васильевич не имел никаких интрижек — об этом даже смешно говорить (Марлен Дитрих — это совсем другое, а с актрисками он никогда не путался). Любовь Петровна тоже была довольно холодный человек — такая же, как он. Это были два деловых партнера, которые любили кино. Он сделал ее такой знаменитой, что, когда однажды с ней проходил на самолет, им сказали: «Проходите, товарищ Орлова. Проходите, товарищ Орлов!»... Она хотела быть звездой, он для нее делал фильмы, в этом была суть их отношений — я бы даже сказала, не русского, а американского плана. А в том, что они были на «Вы», ничего странного нет, я сама первые семь лет со своим мужем была на «Вы». Однажды, после того как у нас наступила первая близость, он спросил, уходя: «Когда тебе завтра позвонить?».

Я на него посмотрела спокойно и сказала: «Почему «ты?». Он исправился: «Простите, «Вы»...». И семь лет мы были с ним на «Вы», хотя у нас уже росла дочь Татьяна. В отношениях между мужчиной и женщиной нельзя переступать некоторые границы. Чем дальше, тем ближе.

— Каким образом Любовь Орлову миновала участь стать любовницей Берия? Говорят, через это пришлось пройти почти всем более или менее известным актрисам?

— Она была любимой актрисой товарища Сталина.

— Это, вероятно, и есть ответ на мой вопрос...

— Сталин всегда смотрел все фильмы с ее участием и однажды даже сделал Григорию Васильевичу замечание: почему моя любимая артистка так плохо выглядит — похудела вроде. Любовь Петровна пошутила: «Да вот, Григорий Васильевич замучил — съемки да съемки». «Ну, — сказал тогда Сталин, — если вы так будете мучить такую актрису, как Любовь Петровна, мы вас расстреляем». Шутка такая. Любимый фильм у него был «Волга-Волга».

— Какие же эмоции в семье Александрова вызвала смерть Сталина?

— Они с Орловой были его любимцами и растерялись: что будет дальше? Единственное, что было радостным, — моментально выпустили из тюрьмы сына Дугласа.

— Дугласа? Из тюрьмы?

— Он сидел! За то, что покупал журнал «Америка» и слушал западное радио, когда совсем еще мальчишкой был. Мой папа, кинорежиссер Александр Усольцев, позвонил Любови Петровне и сказал: «Надо что-то делать!». Она ему ответила: «Саша! Раз посадили — значит, так надо!». А когда Дуглас вышел из тюрьмы — без денег, без работы, — мой отец давал ему деньги и, когда встречал, с иронией спрашивал: «Ну как там папа с мамой живут?».

— Почему у них не было своих детей?

— Она была нездорова. Но я преклоняюсь перед ней: эта женщина умела в доме делать все, как будто не Григорий Васильевич, а она была мужчиной. И я видела своими глазами после ее смерти тетрадку с записями, сделанными ее рукой: сколько кто зарабатывает в семье. Там было написано: Григорий Васильевич за статью в газете получил 20 тысяч, Любовь Петровна за концерт во Владивостоке — 300 тысяч (в старых деньгах, естественно).

И однажды она сказала мне, притворно окая: «Все пою-пою, то уголь надо купить, то забор на даче сделать...».

После смерти Любови Орловой я жила на Малой Бронной, квартира пустовала, и дядя Гриша попросил меня в ней немного пожить.

— Ее дух не витал там?

— Витал. Однажды я стала убираться и, когда вытирала зеркало, вдруг начала петь: «Я вся горю, не пойму, отчего», как она в «Веселых ребятах»... А на даче мне все время казалось, что она сейчас спустится сверху в шикарном платье и что уже ступеньки скрипят... Наверное, потому, что я спала в ее кровати, ходила в ее пеньюарах и платьях.

— Что значит в ЕЕ кровати? У них были разные спальни?

— Они спали в разных кроватях и встречались, когда были близки. У нее была шикарная спальня, причем все было сделано ее руками. Она сама сшила занавески, подобрала покрывало и обтянула мебель — очень любила зеленые листочки и розовые цветочки на белом фоне, все было обито этой тканью. Она даже туфли себе набивала сама!

— Деньги экономила, что ли?

— Ей не нравилось то, что ей предлагали костюмеры, — она покупала парчу, устраивалась на диване, брала маленькие гвоздики и стучала молоточком — я сама видела эти туфли. Она и шляпки делала сама — каркас ей предоставляли, а она сверху нашивала, что ей хотелось. И делала это с удовольствием.

— Что Григорий Васильевич дарил ей на день рождения? Духи? Драгоценности?

— Она все покупала сама, распоряжалась всеми деньгами, Григорий Васильевич мог только подарить ей цветы, сделать красивую улыбку и помочь накрыть стол. Новый год они встречали всегда вдвоем — выходили на улицу, около дачи стояла огромная украшенная елка. Там они поздравляли друг друга, пили в 12 часов шампанское, гуляли и возвращались в теплую дачу. Это была традиция, и никаких гостей быть там не могло.

— А Григория Васильевича устраивало, что всем в доме заправляла Любовь Петровна?

— Он не любил заниматься этими делами, он вообще смотрел на жизнь сквозь розовые очки. А она была женщиной с абсолютно мужским характером.

— Но вы хоть раз видели ее плачущей?

— Может, она и плакала в подушку, но внешне она была человек совершенно светский. Светские люди не плачут при посторонних.

— А если бы, например, он взял и заболел гриппом — она бы за ним ухаживала?

— Я это представляю с трудом. В душе, возможно, она к нему и была расположена, но, чтобы быть сиделкой, как многие преданные жены, нет, она сохраняла дистанцию.

— Говорят, она однажды заявила: «Мне всегда будет 39 лет и ни на один день больше!».

— Это сказала героиня Бернарда Шоу — Любовь Петровна играла эту роль в Театра Моссовета, но слова эти все время повторяла, так они ей понравились.

— И что, действительно смогла обмануть возраст?

— Выглядела она просто здорово. Даже когда давала последнее свое интервью из больницы — она была очень худенькая, по-видимому, на ней был парик, знала уже, что это ее последняя съемка, но держалась изо всех сил.

— Говорили, что, когда она умирала, он к ней даже в больницу не приходил...

— Ему, наверное, было очень тяжело ее ТАКОЙ видеть. Он неприятности страшно не любил, он делал вид, что их не существует.

Он приезжал к ней накануне вечером. Она нашла в себе силы встать, проводила его, вышла из палаты, они распрощались, а ночью она умерла. То есть держалась на одной воле — чтобы только его не расстраивать.

— Вы, тогда совсем девочка, наверное, смотрели на эту пару другими глазами?

— Они были для меня, как фея и принц из сказки. Она всегда красиво одевалась, приезжала к нам в изумительных платьях с люрексом или с блестками, он — в шикарном костюме. Она всегда что-то привозила в подарок — туфельки, платьице ну и сладости, конечно. Она, между прочим, была ужасной сластеной, любила мучное, но, поскольку должна была себя держать в форме, многого себе не позволяла.

— Кто унаследовал все ее драгоценности и платья?

— Платья я перешила своей дочери Татьяне, я же — художник по костюму, и она довольно долго еще выступала в них на льду, когда была фигуристкой. Украшения? Вы не поверите, но Любовь Петровна, как опереточная певичка, обожала бижутерию.

Оказалось, у нее были только две маленькие бриллиантовые сережки и еще две из жемчуга, все остальное — фальшивка. Что же касается наследства — то это совсем другая история, ведь Григорий Васильевич женился потом на Гале Александровой, вдове своего сына Дугласа.

— Вот это да! Просто древнегреческая трагедия какая-то!

— Когда Любовь Петровна умерла, Дуглас вместе со своей женой Галей приехали на дачу, чтобы ухаживать за Григорием Васильевичем. Галя готовила, мыла, была и близким другом, и домработницей. Потрясающе красивая женщина, фотокорреспондент. А потом, после смерти Дугласа, Григорий Васильевич на ней женился, и она стала его официальной наследницей, что вызвало страшное неодобрение всего «Мосфильма». Но она все, что могла, для него сделала — до самого его конца. И тоже вскоре умерла от рака — как и Любовь Петровна. Теперь дача принадлежит Григорию Александрову — внуку, сыну Дугласа и Гали. Он женился на француженке, живет в Париже, снимает научно- популярные фильмы, иногда приезжает в Москву их печатать, потому что стоит дешевле.

— Какой самый яркий эпизод вы бы вспомнили, если бы память позволила вам на секунду вернуться в их время?

— Как они сидят в кабинете и разбирают какой-нибудь сценарий. Они просто на глазах менялись! Они при посторонних держались более официально, а когда работали вместе — у них были другие совершенно, одухотворенные лица. Это их настолько объединяло, что их личные взаимоотношения уходили на второй план. А самое трогательное воспоминание о них — туалетный столик, который стоял сначала в ее спальне на Малой Бронной, а потом его увезли на дачу. Кругленький такой столик со специальной выемкой для косметики и овальное зеркало, где всегда стояла фотография, на которой был запечатлен уголок спальни и ее рукой было написано: «С каким нетерпением, Гришечка, я жду вас в своем углу. Люба».